Только по любви - Дженнифер Блейк

Мало кто возвращался из заточения в Тауэре.

Изабель, сидя в кровати прямо, пока топот обутых в сапоги ног не стих, была поражена в самое сердце. Она не могла дышать. Ее руки дрожали, она вцепилась в простыню, прижимая ее к себе. То, что Рэнда увели, чтобы запереть в тот древний дворец у Темзы, который часто использовался как тюрьма, было ударом. В то же время это казалось непостижимым. Здесь, должно быть, какая-то ошибка.

Генрих и его мать знали Рэнда в течение нескольких лет. Они с королем разделили тяготы изгнания и триумф завоевания короны на поле битвы. Генрих бы не позволил выдвинуть это новое обвинение, не позволил бы повесить Рэнда.

Действительно ли не позволил бы?

Вспоминая сомнение в глазах Рэнда, когда она сказала, что пойдет к Генриху, и признание в его словах, сказанных тихим голосом, она подумала, что у него нет веры в королевское вмешательство. Неважно. Оно предстоит.

Она позаботится об этом, потому что она не могла вынести, чтобы кто бы ни было, устроивший такой презренный заговор против Рэнда, взял над ним верх. Это было бесчестно и несправедливо, что он должен был страдать от королевского греха и его последствий. Ее намерения не касались того, что она могла или не могла чувствовать к нему. Конечно, нет. Они будут воплощены из преданности мужу. Это все.

На одно мгновение она почувствовала почти отчаянный порыв задернуть балдахин, натянуть простыню на голову и искать забвения во сне. Несомненно, арест окажется ночным кошмаром, когда она снова проснется.

Нет, и снова нет. Не было времени спать или прятаться — у нее не было на это времени. Она должна встать и действовать. Жизнь Рэнда могла зависеть от этого.

Через час она вышла из комнаты. Одевшись в платье из дамаста цвета морской волны и надев головной убор, отделанный кружевом, с которого свисала кружевная вуаль, развевавшаяся за ней как крылья, она направилась в королевские апартаменты. Однако не все время она потратила на туалет, подходящий для королевской аудиенции. Она также послала Дэвида и Гвинн собрать все необходимое, о чем она могла подумать, чтобы скрасить тюремное заключение ее мужа, — от сухой одежды и сапог до книг, пера, пергамента и бруска чернил, также лютню, вино, и сладости, и деньги, чтобы купить более существенную пищу и напитки у охраны.

Это ничего не значило, что она проявила такую заботу, конечно, нет. Простая доброта требовала этого.

Король не принимал. Он взял своих гончих, несколько избранных джентльменов и поехал на охоту.

Гнев закипел в венах Изабель при этих известиях. Покинув королевские апартаменты и направляясь в большой зал, она почти бежала. Как мог Генрих вести себя так, как будто это был обычный день, ничем не отличающийся от других? У него, должно быть, такое холодное сердце, как утверждают все, раз он мог уехать, когда его другу грозит смертельная опасность.

Охота, конечно! Выпускать большого хищника с когтями острыми как ножи в небо, чтобы он набросился на беззащитных голубей и жаворонков, едва ли было честной охотой, по ее мнению. Это было, безусловно, типичным королевским развлечением, когда что-нибудь или кто-нибудь мог умереть к удовольствию короля.

Она прошла мимо Уильяма Мак-Коннелла, не замечая его там, где он сидел рядом с кабинетом, разговаривая с другим джентльменом. Только когда он встал со скамьи, низко поклонившись, она остановилась.

— Леди Изабель, минутку вашего времени, я прошу вас.

Ее реверанс был таким неглубоким, что от него даже не образовалась складка на подоле ее платья.

— В другой раз. У меня есть важное дело, как вы должны знать.

— Да, к сожалению. Вы знакомы с Дерби?

Она едва заметила мужчину рядом с Мак-Коннеллом. Это был Томас Стэнли, граф Дерби, третий муж матери короля. Он получил глубокий реверанс и улыбку в ответ на официальное представление. Он отвесил ей красивый комплимент, но сразу же откланялся, ссылаясь на дела.

— Хороший человек, — сказал Мак-Коннелл, когда они смотрели, как тучная фигура графа удаляется по коридору, — из тех, кто способен на понимание.

— О, в самом деле. Он отлично понимает, что лучше, чтобы его не видели с женой обвиняемого в убийстве.

— Вы злитесь, и кто может винить вас? Но нет, я имел в виду, что граф позволяет своей госпоже жить отдельно от него, сопровождая своего сына. Говорят, что она хочет подать прошение в суд об отдельном месте проживания. Решительный шаг, согласитесь.

Согласиться было бы неразумно, особенно если учесть, что королева-мать хотела бы остаться при дворе. Такие оговорки могли означать для ее мужа немедленное изгнание.

— Я уверена, — сказала она ровно, — что вы заговорили со мной не для того, чтобы поговорить о брачной договоренности леди Маргарет.

Он слегка улыбнулся, посмотрев вниз на нее:

— Только в том, что она может отражать вашу.

— Мою?

— Смотря какой выбор вы сделаете. Вы можете свободно вернуться в комнату, которую делили со своими сестрами, если хотите, или даже под протекцию Грейдона.

— Зачем мне делать что-нибудь из этого?

— Вы сейчас одна, — он сказал рассудительно. — Никто не подумает о вас плохо, если вы предпочтете покинуть двор.

Он пытается узнать, подумала она, опечалил ли ее арест Рэнда или она почувствовала от этого облегчение. Она не доставит ему такого удовольствия.

— Кроме, возможно, короля, который, видимо, посчитал проживание отдельно от моего мужа необходимостью.

— Его королевская прерогатива. Вы шли, поругавшись с ним?

— Его Величество отсутствовал, — сказала она, подняв подбородок.

— О да, я совсем забыл. Вы можете, если хотите, излить свой гнев на меня.

— На вас? — Он должен был прекрасно знать, что Генрих был на охоте, подумала она. Его обязанность знать это. Удивительно, что он не поехал с ним.

— Я уверен, вы сердитесь на меня за арест вашего мужа, так же как и на короля.

— Не на вас, сэр, а на ту роль, которую вы сыграли.

— Вы успокоили меня. Я только подчинялся воле Генриха, когда ворвался в вашу комнату сегодня утром.

Вспышка в голубизне его глаз заставила ее внезапно осознать, что брат Рэнда видел ее голой в кровати. Правда, она была закрыта простыней, но он должен был заметить, что она обнажена. Возможно, что запах близости задержался вокруг нее как свидетельство того, как она и его единокровный брат развлекались всего лишь некоторое время до этого.

Его щеки горели от неловкости. Это чувство раздражало ее, поэтому она сказала не раздумывая:

— Так же как исполняли свой долг, прервав свадьбу в Брэс-форд-Холле?

— Да, в самом деле, хотя я думал, что в тот раз вы были благодарны.