Государственный преступник - Евгений Сухов

— А ты, конечно, опять в кураже? — глянул на него Жеманов. — Тебе тоже было сказано, чтобы ты воздержался и пришел трезвым на эту встречу.

— Ты мне наливал? — парировал Аркаша. — Ну, так и не болтай. Я сегодня абсолютно трезв.

— А вообще, кто-нибудь видел Умновского последние два дня? — нахмурившись, громко спросил Костик Лаврский.

Он был самый молодой из собравшихся, к тому же совсем недавно произведенный в члены Замкнутого кружка, и посему, несмотря на твердый голос и весьма серьезный вид, внутри себя он был чрезвычайно возбужден и неуверен, на что указывали пылающие уши и нервическое потирание рук.

— Я не видел, — ответил исключенный из университета Миша Элпидин.

— Я тоже, — буркнул великовозрастный первокурсник Красноперов, детина лет тридцати пяти, которого все звали Иваном Марковичем.

— И я тоже не видел, — на правах члена-распорядителя Студенческого клуба как бы подвел итог Полиновский. — А из этого следует, что Ванька либо загулял, что с ним случается крайне редко, либо забился в глубокую норку и дрожит там от страха в объятиях какой-нибудь дешевой шлюхи.

— Второе, пожалуй, будет вернее, — подал голос Изя Шлыньковский.

— Что ты хочешь этим сказать? — уставился на него Жеманов.

— А то, что я видел его третьего дня. Думаю, что я был последним, кто с ним разговаривал.

— И что? — недоуменно спросил Жеманов.

— Да говори ты, что из тебя слова нужно клещами тянуть? — рявкнул Аркаша Бирюков.

— Он и вправду дрожал от страха. Сказал, что его вызывали в управу к самому полицмейстеру Дагеру. По поводу прокламаций.

— Он раскололся?

— Не похоже. Однако сказал, что ежели будет признано его авторство, то в острог он один не пойдет, а только вместе с Рывинским. Вместе, дескать, писали, вместе и отвечать, а один он тянуть острожную лямку не намерен…

— Вот с-сука! — стукнул-таки кулаком по столу Бирюков.

— Уймись, Аркаша, — одернул его Жеманов. — Надо оповестить об этом Павла Аполлоновича.

— Уже, — обернулся на его реплику Шлыньковский.

В дверь постучали.

— Нашим гостям об этом ни слова, — предупредил Полиновский. И пошел открывать.

Одного из вошедших большинство собравшихся знали. Это был штабс-капитан Иваницкий. Вместе с ним в комнату вошел молодой поручик небольшого роста с ясными голубыми глазами и манерами как минимум штабс-офицера. Мундир, что называется, с иголочки, холеное упитанное лицо, тонкие нафабренные усики и уже намечающийся животик выдавали в нем человека, не равнодушного не только к судьбам повстанцев, сражающихся за свободу благословенной Польши, но и к простым житейским радостям.

— Экий бонвиван, — громче, чем следовало бы, буркнул из своего угла Бирюков.

— Столичная штучка, — негромко поддакнул ему Жеманов.

— Господа, знакомьтесь: полномочный агент Русского революционного центра, член Московского революционного комитета, соратник Михаила Александровича Бакунина и мой двоюродный брат Максимилиан Черняк, — представил поручика Иваницкий. — А это, — сделал он жест в сторону собравшихся, — наиболее деятельные члены местного революционного комитета, его элита, так сказать, по преимуществу студенты Императорского университета.

— Студенты — это замечательно, — располагающе улыбнулся Черняк, оглядывая собравшихся. — Студенты — это как раз то, что надо, это всегда самый передовой отряд революции.

— Простите, господин поручик, — выступил вперед Полиновский, — но нам хотелось бы доподлинно убедиться в ваших полномочиях.

— Конечно, разумеется, — легко согласился Черняк. — Вот, прошу, — протянул он Владиславу сложенную пополам осьмушку почтовой бумаги.

Тот развернул ее и прочел вслух:

— «Предъявителю сего верить. Бакунин».

— Ну что, господа, убедились? — спросил поручик, с легкой улыбкой оглядев присутствующих. — А впрочем, это хорошо, что вы бдительность не теряете. Это еще раз указывает на то, что здесь собрались серьезные люди. Михаил Александрович уже в России. Я был в его имении в Прямухине. Беседовал с ним. А теперь — к делу!

Все расселись вокруг стола, уставленного вином и закусками. Центральное место, конечно, было отведено полномочному агенту.

— Итак, господа, как вам уже известно, я приехал по поручению Русского революционного центра, а точнее, его партии действия, возглавляемой непосредственно Михаилом Александровичем, — начал с пафосом Черняк. — От вас я поеду еще в Симбирск, а другие поволжские города охватят своими визитами остальные девять агентов революционного центра. Все мы должны быть в Москве двадцать пятого марта на общем собрании членов революционного комитета, где будут рассмотрены донесения агентов и назначен день восстания. Цель моего визита — ознакомиться с обстановкой в городе и найти людей, осознающих необходимость данного революционного восстания. Надеюсь, среди вас нет сомневающихся в этом?

— Нет, — ответил за всех Полиновский, — но…

— Прекрасно, — не дал договорить Владиславу Черняк. — Я и не ожидал услышать иного ответа. К тому же решения революционного центра являются обязательными к исполнению местными комитетами. Это понятно?

— Понятно, — опять ответил Полиновский.

— Сколько у вас всего людей, могущих встать в строй?

— Человек пятьдесят наберется…

— Замечательно, — кивнул круглой, как у кота, головой поручик. — Восстание в Средневолжске следует начинать как можно скорее. Войска стянуты в Польшу, крестьяне недовольны реформой и ждут настоящую волю. Дождемся ли мы когда-либо еще подобного благоприятного стечения обстоятельств? Ваша же губерния самая удобная в стратегическом отношении для начала революции. Отсюда революция пойдет вниз по Волге, перейдет на Урал, Дон, а с Дона ее направят так, чтобы она соединилась с восстанием в Царстве Польском. Медлить нельзя, господа. Начинать дело нужно до начала полевых работ и до солдатских учений.

— А план? — Гость немедленно повернулся в сторону говорившего. — У вас есть конкретный план, как следует проводить восстание? — спросил Жеманов.

— С планом вас познакомит мой брат, — ответил Черняк, предоставив тем самым слово Иваницкому.

— Некоторые из присутствующих уже знакомы с моими тактическими соображениями относительно начала восстания, — начал штабс-капитан. — Первое, что надо сделать, это захватить Средневолжск. Забрать его в наши руки будет нетрудно: надо только обезоружить солдат, стоящих в городе, а это почти ничего не стоит. В самом деле, — стал приходить в возбуждение Иваницкий, — у каждой казармы ведь стоит по два человека караульных, один внутри, другой снаружи. Стоит только убрать обоих, и спящие солдаты просто не услышат, как из казарм вынесут их винтовки. Затем надо выпустить из тюрем арестантов: часть из них примкнет к нам, а часть посеет панику в городе, что тоже будет нам на руку. Потом мы захватываем наиболее важные объекты города, и Средневолжск будет в наших руках! Представляете, какое это произведет впечатление на народ? Ну, уж коли Средневолжск взят, значит, они — сила! Вот что скажет народ. И пойдет за нами. Тотчас по взятии города мы разошлем людей по деревням, чтобы и там вооружались вилами, топорами, чем попало, и поведем крестьян в Средневолжск. А уж потом наша революция охватит все Поволжье!