Ревизор: возвращение в СССР 15 - Серж Винтеркей

в такой серьезной структуре, как Верховный Совет, неделю или две. Будет выглядеть так, словно мне сделали серьезный аванс, взяв туда на работу, а потом я не справился и меня вышибли. Или, того хуже, оказался политически неблагонадежным. Именно об этом будут думать в любых кадрах, куда я принесу потом свою трудовую. Может, даже и звонить будут в кадры Верховного Совета, чтобы точно выяснить, что со мной не так. А там как-то я не заметил при приеме на работу одобрительных взглядов в мой адрес… Тот же Жан Кисько попадется, и кто ему помешает охарактеризовать меня так, словно я и в дворники не гожусь?

Так что первичный вывод – не дергаться пока что. Марк Анатольевич согласовал мне, фактически, полдня в неделю работы – за полставки не сказать, что я буду перерабатывать. Работа откровенно тупая, но кто мне мешает думать о своем, когда я набью руку в обращении с этими письмами? Это же не бухучет или аудит, тут предельная концентрация не нужна. Если какое письмо не в ту стопку случайно суну, то, скорее всего, никто этого и не заметит. Прости, доярка Дарья, ты правильно мыслишь, но тебе вообще не стоило писать то письмо…

Галия и мама попытались меня расспросить за ужином, как первый рабочий день прошёл в Верховном Совете. Честно им признался, что тупо сортировал обращения трудящихся.

– Ну, сынок, не всё сразу, – решила поддержать меня мама.

– Да я понимаю, – улыбнулся я.

Глава 18

г. Москва.

Вскоре пришёл покупатель за трактором в подсолнухах. Невысокий, пухленький, лет под пятьдесят, с облысевшей макушкой. Представился Леонидом. Всё время улыбался и говорил, да используя своеобразную деревенскую манеру изъясняться, хотя, судя по дорогой одежде и обуви, дядечка очень непростой. И такое тепло от него шло, такая харизма, что он подсознательно вызывал доверие.

– Значицца, вы и есть тот молодой человек, что взял под крыло наших пенсионеров? – с любопытством разглядывал он меня. – Наслышан, наслышан. Михаил Андреевич много раз про вас балакал.

– Надеюсь, не ругал? – улыбнулся я.

– Что вы, только хорошее.

Спустились на первый этаж. В этот раз сам попросил жену со мной сходить, я же понятия не имею где там этот трактор.

Леонид воодушевлённо делился с нами, что Михаил Андреевич его палочка-выручалочка. Что он, Леонид, всегда желанный гость на любом торжестве, потому что все знают, что он дарит живопись. Да еще какую!

– И у меня голова не болит, – делился Леонид, – что сунуть в подарок людям, у которых всё есть?

– Интересный подход, – согласился я.

Галия принесла картину. Я поставил её на спинку дивана. На ней, реально, был изображён трактор, стоящий у поля с подсолнухами.

– Это шедевр, чессно слово! – восхищённо произнёс Леонид и сунул мне деньги. – Есть во что завернуть это счастье?

– Есть, есть. Сейчас, – подхватилась Галия и скрылась в соседней комнате.

– Какая милая у вас жена, – подмигнул он мне.

Вскоре она вернулась с большим серым листом и мотком шпагата. Мы завернули с Леонидом картину, перевязали. И он, абсолютно счастливый, ушёл, пожав мне руку и приложившись губами к ручке Галии, чем смутил её невероятно. Мы пересчитали с женой деньги. Тысяча рублей, однако. Спрятал их туда же в раму.

Потрясённые стоимостью не очень большой картины, мы молча поднялись к себе. Признаться, я и после первой продажи стал гораздо с большим уважением относиться к увлечению жены рисованием. А сейчас я понял, что очень его одобряю.

Через некоторое время позвонил Михаил Андреевич, узнал, как всё прошло. Доложил ему всё, как есть.

– Знаешь, кому ты сегодня руку жал? – лукаво спросил он.

– Вы про Леонида? – без задней мысли уточнил я.

– Про Леонида, – рассмеялся Михаил Андреевич. – Это народный артист СССР. Так-то, мальчик мой.

– Правда? – удивился я. – Совершенно незнакомое лицо.

– Почаще надо в Большой театр ходить, – посоветовал он.

– Были как-то с женой на балете.

– На балете… А надо было на оперу, – посмеялся Михаил Андреевич и мы попрощались.

Только оперы мне и не хватало. Но сам факт! Пошёл рассказывать Галие, кто ей сегодня ручки целовал.

Чуть позднее к нам зашёл Григорий узнать, когда мы едем в деревню? Чтобы ему Родьку собрать успеть. Буднично так говорил о том, что отец в деревню умотал, уже свыкся с этой мыслью.

– Отец мне на службу вчера звонил, – делился он, – просил передать с тобой кое-что из своих вещей. Ладно?

– Конечно. О чём разговор! – удивился я. Мама с Галиёй сразу чаю ему предложили, он благодарно кивнул головой.

– И там ещё Анна Никифоровна что-то мне передать собралась, – добавил он.

– Привезём, – улыбнулся я.

– Небось, пирожков, – предположила мама. – Пироги у неё замечательные.

– Когда вы вернётесь? – поинтересовался он.

– Мама там, пока, останется, а мы с Галиёй завтра к вечеру вернемся, – ответил я. – Мне свёкра сестры надо отвезти в аэропорт завтра ночью.

Он кивнул и задумчиво гонял чай в чашке чайной ложечкой, а сам сахар даже не насыпал. Что-то его беспокоит, причём, очень сильно. От Лины опять что-то прилетело? Надеюсь, нет. Как-то уже достаточно истрепала всем нервы эта Лина…

– Слушай, – начал он смущаясь. – Поступил в Академию на курсы. Учиться почти полгода.

– О, поздравляю.

– Всё лето в Москве безвылазно придётся проторчать. А Родька уже на море настроился…

– Так договорились же, что мы его с собой в Палангу берём, – с недоумением посмотрел я на него.

– Да, – подтвердила жена, с таким же недоумением глядя на него.

– Ну, это было, когда я в командировку на год планировал вскоре уехать. А сейчас-то я дома, – вопросительно взглянул он на меня.

– Ну, какая разница, – мы уже настроились, что малой с нами едет. Правда? – повернулся я к жене.

Она охотно кивнула.

– Может, мне отца попросить с вами поехать? – предложил он.

– Ну, у них с Никифоровной что-то только завязываться стало, – с сожалением проговорила мама.

– Он сейчас не захочет её надолго оставлять, наверное, –