История инвестиционных стратегий. Как зарабатывались состояния во времена процветания и во времена испытаний - Бартон Биггс

также с восхищением отзывалась о немецких солдатах в красивой форме, которая соответствовала их прекрасным автомобилям. Она презрительно заметила, что англичане так торопились уехать, что оставили после себя массу всякой всячины – от сигарет до бензина. Поэтому французы имели основания спрашивать: был ли союз с Германией сотрудничеством или принятием реальности? В июле 1940 года Андрэ Жид, всегда циничный социальный обозреватель, заметил, что если господство Германии означает изобилие, 90 % всех французов примут его, причем 75 % – с улыбкой.

Нет ничего полезного в том, чтобы пересказывать гнусные политические махинации, которые сопутствовали перемирию и созданию Вишистской Франции во главе с маршалом Филиппом Петеном, престарелым героем Первой мировой войны, в качестве нового диктатора. В ходе долгих дебатов Пьер Лаваль, проницательный архитектор новой эры Виши и французский Муссолини, прямо заявил депутатам о новой реальности и предупредил, что старая система многопартийной, демократической формы правления закончилась.

«Мы собираемся уничтожить все, что было. Мы собираемся создать нечто совершенно иное. Либо вы примете это и присоединитесь к немецкой или итальянской конституции, либо Гитлер вам ее навяжет. Отныне будет только одна партия, партия всех французов. Сегодня мы расплачиваемся за фетиш, который приковал нас к демократии и привел нас к худшим эксцессам капитализма, в то время как Европа без нас формировала новый мир».

Маршал Петен был фигурой, вписанной в историю Франции. Родившийся в крестьянской семье, он всю жизнь провел в армии. «Герой Вердена», в 1917 году он восстановил дисциплину и боевой дух разгромленной французской армии, отказавшись от лобовых атак на пулеметы ради нескольких сотен ярдов грязи. Поэтому он был любим армией и народом, став национальной иконой. По общему мнению, он был неглупым человеком. Его военные книги были написаны младшими офицерами. Один из офицеров, полковник Шарль де Голль, отказался от «чести» писать для Петена, потому что презирал его. Однако в 1940 году, когда де Голль сформировал свою бригаду «Свободная Франция», к нему присоединились только 35 000 солдат.

Маршал был внушительной, величественной фигурой; прямой, как таран, с кустистыми седыми усами и отцовским взглядом. Хотя в 1940 году ему было почти 90 лет, он все еще был энергичен, бодр и развратен. Известно его высказывание: «Секс и еда – единственные вещи в жизни, которые действительно имеют значение». Кроме того, Петен обладал огромным самомнением. Он считал себя незаменимым и в июне 1940 года в радиообращении к французскому народу с помпой объявил, что «дарит себя Франции, чтобы облегчить ее несчастья». И это понравилось французскому народу, уставшему от пузатых политиков! Пол Джонсон позже писал: «Он быстро стал самым популярным французским лидером со времен Наполеона. К нему относились как к королевской особе. Женщины протягивали ему своих младенцев, чтобы он прикоснулся к ним».

В соответствии с перемирием 1940 года, немцы согласились на определенную свободу для французской экономики. Французские работодатели управляли собственными компаниями и платили работникам. Немецкое правительство обеспечило их выгодными контрактами на вооружение. К осени 1941 года 900 000 французов работали на немцев либо на строительстве системы обороны Атлантического вала, либо на заводах по производству оружия и боеприпасов. Еще 250 000 работали в Германии за номинальную зарплату. Все выглядело как прежде, только лучше, и в течение первых нескольких лет оккупации французы думали, что они смогут не только жить, но и процветать благодаря сотрудничеству с новым военным губернатором и немецкими оккупантами. Когда в феврале 1941 года Парижская биржа вновь открылась, она быстро отреагировала на новый оптимизм, связанный с тем, что Франция и французская промышленность вот-вот станут важной частью новой Европы, управляемой Гитлером и Германией. Это было предпочтительнее хаоса Третьей республики, да и какой у них вообще был выбор? По крайней мере, корпоративная Франция работала на победителя, не только сохраняя старые капиталы, но и зарабатывая новые.

В первые два года войны жизнь во Франции, как в оккупированной, так и в зоне Виши, была относительно спокойной. Немцы были образцовыми завоевателями – поначалу. Летом 1940 года, когда нарушилось снабжение Парижа продовольствием, они открыли суповые кухни, чтобы накормить голодное население. Немецкие войска были вежливы, дисциплинированы и дружелюбны. Люди начали думать, что оккупация – это в конце концов не так уж плохо. Одна редакционная статья провозгласила: «Виши сделал больше реформ за один год, чем прежний режим за столетие»[185].

Однако было много и тех, кто испытывал отвращение. Один писатель передал атмосферу в сельской местности с приходом немцев, а затем в Париже следующим образом:

«Население сердечно приветствовало победителей, девушки махали своими платками и шарфами атлетически сложенным молодым людям на мотоциклах, красивым, как боги, с улыбкой в глазах. В Париже, как мне показалось, все не очень изменилось. Опера и французская комедия играли перед партерами, заполненными офицерами в парадной форме. В кафе толпились немецкие солдаты с бритыми квадратными черепами и французы, беззаботно пьющие щека к щеке с ними. На улицах, где было меньше автомобилей, немецкие солдаты, нарядно одетые француженки и тучные бизнесмены использовали для поездок рикш, так как такси не было. Я не мог вынести зрелища того, что мои соотечественники превратились в тягловых животных, даже с их собственного согласия на это унижение».

В июле 1941 года правительство Виши предложило Германии отменить перемирие и подписать новый договор, предусматривающий суверенитет Франции, а также ее военное и экономическое сотрудничество с Германией. Маршал Петен (90-летний герой Первой мировой войны, назначенный диктатором вновь созданной Вишистской Франции) и его депутаты были явно воодушевлены нападением Германии на «красное зло» Советского Союза и не могли успокоиться по поводу уничтожения англичанами французского флота в Оране за год до этого. Некоторые из немецкого верховного командования начали рассматривать Францию как начинающего союзника и «военную западную стену» Германской империи. Осмелятся ли Британия и ее союзники когда-либо вторгнуться во Францию, военного союзника Германии с общим населением почти в 100 млн человек? Разве Англия не была историческим врагом обеих стран?

Однако по какой-то причине Гитлер не поддался искушению. Возможно, это был расовый фактор. Французы не были арийцами. Он никогда не говорил о Франции как о расовой части Великого Германского Рейха, и никакого официального ответа на французское предложение не последовало. Это была серьезная ошибка, подобная той, которую он совершил, так жестоко обойдясь с белыми русскими. Если бы Франция и Германия стали союзниками, державы оси значительно усилились бы.

Конфискация имущества и богатства у французских евреев

Хотя многие французы относились к немецкой оккупации Франции спокойно с самого начала, в обращении немцев с французскими евреями не было никакой дипломатии. Вся собственность, принадлежавшая евреям, была конфискована. Те состоятельные евреи, кто мог эмигрировать, уехали. Трое Ротшильдов, братья Эдуард, Роберт и Морис, сумели перебраться в США или в Великобританию[186]. Французские