Сто удач и одно невезение - Татьяна Алюшина

– Однако, жизнь ухватил, Захарка! Завтра в стадо пойдешь, с чукчами, олешек арканить, зверя почувствовать!

Замолчал, смотрел загадочно, в прищур на Захара, затянулся трубочкой, выпустил клубы дыма.

– Ты, Захарка, помнишь, где водили тебя? – спросил неожиданно, с нажимом.

– Ты про сны, которые я видел, спрашиваешь? – уточнил Захар.

– Однако, глупый ты, Захарка! – издал скрипучий смешок Осип. – Это не сны, это ты в стране душ маетных, между мирами ходил!

– Не ходил, – всплыло перед глазами калейдоскопом пережитое и виденное, – оленем был, в болоте застрявшем, орлом, барсом, дрался за добычу, воином разных народов.

– Никогда не рассказывай, нельзя! – предупредил Осип. – Великий Дух проверял тебя на жизнь! Удостоил! А помнишь, кто тебя назад вывел? – спросил, глядя в глаза, шаман.

– Ты, – удивился вопросу Захар.

– Не моя! – покачал головой шаман. – Моя проводник, к Великому Духу обратился, он решал! Разрешил тебя назад вывести тому, кому ты нужен, однако!

Захар задумался над странной фразой.

– Женщина песню пела, позвала, – рассказывал Захар, окунаясь в яркое воспоминание. – И руку протянула, такую тонкую ладошку, я схватился, и она потянула и вытащила. Сказала: «Я с тобой».

– Твоя! – кивнул Осип.

– Да, – согласился уверенно Захар, – жена у меня, Ирина. Переживает очень, боится за меня.

– Не она, – выпустив порцию дыма, оповестил Осип, – другая. Твоя!

Захара поразили его слова и спокойная уверенность, с которой Осип утверждал нечто видимое и понятное только ему, хотел было порасспросить, про что он, да шаман не дал, остановил предупреждающим взглядом.

– Идем покажу, что в тебе было, – невозмутимо позвал, поднимаясь с места, Осип.

Привел Захара назад к банному чуму и дальше, к площадочке, где обливал его из деревянного ушата, и ткнул трубочкой – смотри!

Там, где стоял поливаемый водицей голый Захар, среди девственно-белого, сверкающего снега темнела почти почерневшая проплешина.

– Однако, далеко ушел, еле вернулся, принес в себе много из того мира! Смыли, в землю ушло, назад само вернется!

К назначенному Осипом времени для возвращения мужиков за другом больным в стойбище Захар научился арканить и скручивать оленей, перетаскал на плечах всех ездовых упряжки Осипа, бегал по целинному снегу по пять–десять километров, отжимался по тридцать раз, загорел от солнца и блескучести снежной, обливался еле теплой водой каждый день, научился понимать многие слова чукчей. И являл собой любимое развлечение и детей и взрослых стойбища, с удовольствием кричавших что-то веселое ему вслед, висевшей гроздьями на нем малышни, называвших его «Захарка–носитель собак».

Василий Маркелович, с достоинством выбравшийся первым из нарт, Захара не узнал, пригляделся и аж рот открыл, постоял, посмотрел, развернулся к Осипу и отвесил ему поклон до земли:

– Спасибо тебе, шаман великий, за друга нашего! Спас! С того света вытащил, век не забудем!

– Однако, завтра поедете, – не обратив внимания на выражение благодарности, сказал Осип, – праздновать станем, песни петь, олешка кушать, ночевать останетесь.

Провожая следующим утром Захара, Осип прищурился и сказал напоследок:

– Однако, Захарка, твоя женщина тебя вернула, ты ее и ищи, мимо не пройди!

Захар кивнул – вроде как согласился, а вроде и нет!

Он не сразу понял выражение потрясения на лицах родных, когда ввалился с мужиками в дом. Никитка так вообще его не узнал, убежал к себе в комнату, когда ему Ирина сказала, что это его папа. Захар расстроился даже, а повернувшись к большому, во весь рост зеркалу в прихожей, и сам поразился в первый момент – это кто?

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик, старше его лет на десять, заросший бородой-усами, с загорелым в черноту лицом, шире в костях, выше ростом, больше и мощнее прежнего Захара, с суровыми, пролегшими морщинами и с накачанной, как от многолетних каждодневных тренировок, стальной мускулатурой.

Он не узнал себя! Другой человек!

А он и стал теперь другой!

Уже не смог не тренироваться – бегал, качался, отжимался и обливался холодной водой каждый день, словно в нем кровь, привычки, жизнь поменяли! А и сознание заодно, наделив новыми непростыми и загадочными знаниями.

Загар сошел, бороду и усы он сбрил, пришлось поменять всю одежду, мала и коротка стала. Цивилизовался, вернулся из первобытно-общинного в современный строй и действительность.

О пении зовущей женщины, вытащившей его из потустороннего мира, о ладошке узенькой, запахе и дыхании ее не забыл, но задвинул подальше, туда, где хранил все мистическое, странное, непонятое, произошедшее с ним, и к чему относился весьма осторожно, с пиететом, стараясь суетностью бытия не тревожить.

Он еще раз побывал у Осипа, несколько лет спустя, когда Ирину отпустил, разводился. И приехал-то не за советом, не за помощью, а вроде как навестить.

Стал почему-то вспоминать об Осипе, чуть ли не каждый день, улыбался далеким воспоминаниям и мытарствам своим исцеляющим и подумывал: надо съездить повидаться. Почему его вдруг так потянуло к старому шаману, словно звал кто-то!

Непонятно.

Но Захар знал, что с Осипом все не для нашего разумения, да и близко не дано простому человеку хоть толику постичь, и отговаривать себя не стал, послушал интуицию. Собрался, договорился, и надо же, странности какие, легко сложилась дорога, как по вешкам, без единой заминки и трудности поехал! Запас подарков и гостинцев для всего стойбища, любимых конфет Осипа, табачку дорогого душистого для трубочки, всяческих мелочей, выяснил, где сейчас стоят, полетел!

– Однако, жду тебя, – сразу ошеломил таким приветствием совсем не постаревший за эти годы шаман и пригласил в чум: – Проходи.

И распорядился, указания выдал окружившим всем стойбищем Захара чукчам:

– Вечером праздник будет! Петь будем, олешка кушать!

Что означало: всем готовиться, одежды праздничные надевать, оленя разделывать, а он пока с гостем разговаривать будет, не мешать!

Соблюли традицию, а как же! Сели возле очага в центре чума, скрестив ноги, Захар передал подарки, Осип принял, поблагодарил кивком, но смотреть не стал, положил рядом с собой, не разворачивая. Закурил трубочку, пустил дым, прищурился, рассматривая Захара.

– Однако, глупый ты, Захарка! Отпустил уже, она уж и не жена тебе, а крутить мытарством еще долго себя будешь!

Захар, помнивший, конечно, про непростые, загадочные способности Осипа, отвык, забыл, как удивляет и поражает их проявление, высказанное неизменно в спокойной, уверенной манере, даже рот открыл от удивления что шаман про него такие подробности знает, видит. Хотел возразить от неожиданности, да Осип только ладонью отмахнулся: