Жареные зеленые помидоры в кафе "Полустанок" - Фэнни Флэгг

— Тебя же там все ждут — и мама, и отец, и Сипси.

Но он так умолял отвезти его сперва в Бирмингем, хоть на пару часов, что они высадили его на Восьмой авеню.

— Ты уж, пожалуйста, постарайся побыстрей добраться домой, — сказала Иджи. — Они очень соскучились. Обещаешь?

— Да, мэм, обещаю, — ответил Артис и побежал по улице, смеясь от счастья.

Через неделю он показался у кафе, с набриолиненными блестящими волосами, элегантный, в новехонькой шляпе с широченными — по гарлемской моде — полями (подарок Мэдлин, который она купила в честь его возвращения).

ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»

Старое шоссе Монтгомери,

Бирмингем, штат Алабама

7 сентября 1986 г.

В это воскресенье Эвелин и Нинни угощались кукурузными палочками, кока-колой и домашними шоколадными пирожными с орехами.

— Милочка, что бы вам утром сегодня приехать! Вы пропустили такое представление! Мы все сидим завтракаем и вдруг смотрим — Веста Эдкок нацепила на голову плюшку с отрубями и крутит перед нами бедрами, изображая танец с обручем, прямо в столовой. Вот это было зрелище, я вам доложу! Бедный старый мистер Данауэй так возбудился, что пришлось ему дать успокоительное и увести в комнату. А медсестра Джинин заставила Весту сесть на место и доесть эту плюшку. Они дают их нам каждый день, вроде как профилактика от запоров. Знаете, в наши годы пищеварительная система совсем никудышная становится.

Она откинулась в кресле и шепнула:

— Знаете, некоторые здешние старички пукают и даже не замечают. — Нинни сделала глоток колы. — А многие возмущаются, что здесь цветные медсестры. Кое-кто даже говорит, что все цветные ненавидят белых и только и ждут удобного случая придушить нас во сне.

Эвелин сказала, что ничего глупее в жизни не слыхала.

— Именно так я и подумала, но поскольку это сказала ваша свекровь, то я решила помалкивать.

— Ну, меня это ничуть не удивляет.

— Ох, и не только она одна так думает! Вы не представляете, сколько стариков с ней согласны. Но я никогда в это не верила. Вокруг меня всю жизнь были цветные. Когда умерла мама Тредгуд, её положили в гостиной, а на дворе собрались все негритянки из Трутвилля и запели «Когда я попаду на небеса, я наконец присяду отдохнуть»… Ох, никогда этого не забуду. Вряд ли вам доводилось такое слышать, у меня от одного воспоминания мурашки по коже.

Возьмем, к примеру, Иджи. У неё в Трутвилле друзей было не меньше, чем в Полустанке. А если кто из её тамошних знакомых умирал, она всегда ходила на похороны. Даже как-то сказала мне, что с неграми ей бывает интересней, чем со многими белыми. Я помню её слова: «Нинни, плохой негр — это всего лишь плохой негр, а дрянной белый хуже собаки».

Я, конечно, мало с кем там общалась, но не видела более преданного человека, чем Онзелла. Она для Руфи готова была на все. Руфь была её любимицей, и она этого не скрывала. Оберегала её как зеницу ока.

Помню, Иджи пошла вразнос, напилась и удрала на всю ночь, так на следующий день Онзелла ей на кухне сделала выговор: «Послушайте, мисс Иджи, что я вам скажу. Так поступать с мисс Руфью может только совсем никудышный человек, и, ежели вы ещё раз такое устроите, я помогу ей собрать чемоданы».

Иджи вышла из кухни, не сказав ни единого слова. Она знала, что, когда дело касалось Руфи, Онзелле лучше не перечить.

Онзелла хоть и доброй была, но с характером. Стольких детей поднять и при этом день-деньской работать в кафе! Когда Артис или Озорная Птичка очень уж ей докучали, она выпихивала их за дверь, даже не прекращая нарезать печенье. Но с Руфью она была нежной как ягненок. Я помню, когда у Руфи обнаружили рак в женских органах, и пришлось везти её в Бирмингем на операцию, Онзелла поехала вместе со мной и Иджи. Мы втроем сидели в комнате ожидания и ждали доктора. Он вошел прямо в халате и шапочке и сказал нам: «Мне очень жаль, но мы ничем не можем помочь». Метастазы пошли в поджелудочную железу, а когда такое случается, тебе конец. Поэтому, сказал он, её просто зашили и оставили дренажную трубку.

Мы отвезли Руфь в дом Тредгудов и положили в спальне наверху, чтобы ей было удобнее. И Онзелла стала жить с ней в комнате и так до конца от неё и не отходила.

Иджи хотела нанять медсестру, но Онзелла и слышать об этом не желала. Все её дети уже выросли, но Большому Джорджу пришлось самому себе готовить.

Бедные Иджи и Культяшка, они прямо не в себе были. Сидели внизу в полном оцепенении. Руфь угасала быстро, и, Господи, как же её мучили боли! Она старалась не показывать этого, но мы-то видели, как ей плохо. Онзелла ни на шаг не отходила от нее, так и сидела с ампулой и шприцем, а в последнюю неделю вообще никого, кроме Иджи и Культяшки, не подпускала. Она сказала, что Руфь так велела, потому что не хочет, чтобы её видели в таком ужасном состоянии. Никогда не забуду, что она говорила, стоя перед дверью и не пуская нас: «Мисс Руфь — настоящая леди, она всегда знала, когда пора уходить с вечеринки, и пока она жива, исключений не будет».

Она сдержала слово. В тот момент, когда Руфь умерла, Большой Джордж, Иджи и Культяшка бродили по лесу, собирая сосновые ветки для её комнаты, а когда вернулись, то увидели, что её уже увезли.

Онзелла позвонила доктору Хэдли, и он прислал «скорую», чтобы Руфь отравили в похоронную контору в Бирмингем. Мы с Клео спустились вниз проводить. Когда её положили в машину, доктор Хэдли сказал: «Теперь идите домой, Онзелла, я поеду с ней и все улажу». Но Онзелла выпрямилась и ответила: «Нет, сэр, мое место здесь!» — и забралась с ним в машину. Она взяла с собой одежду Руфи и косметику и не покинула её, пока не убедилась, что она выглядит так, как ей хотелось бы выглядеть.

Вот поэтому я никогда не поверю, что цветные ненавидят белых. Нет! Слишком многих цветных повидала я на своем веку, чтобы этому поверить.

Я на днях сказала Клео, что надо бы нам проехаться до Мемфиса и обратно — Джаспера проведать. Он ведь работает в вагоне-ресторане.

Эвелин посмотрела на свою подругу и поняла, что та опять заблудилась во времени.

ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА

7 февраля 1947 г.

В то дождливое утро Онзелла послала Культяшку и Иджи в лес за сосновыми ветками для комнаты, где лежала Руфь. Она сидела у её кровати и обтирала лицо влажной тряпкой.

— Держитесь, мисс Руфь, скоро все кончится. Скоро кончится все, детка моя.

Руфь подняла на неё глаза и попыталась улыбнуться, но лицо её исказила гримаса боли. Теперь ей не было ни сна, ни отдыха, ни облегчения.

И Онзелла, усердная прихожанка баптистской церкви и солистка церковного хора, всем сердцем верующая в милосердного Господа, приняла решение.

Ни один бог, тем более её дорогой, возлюбленный Иисус, который принял смерть за грехи наши и все-таки любил нас, нигде, никогда и никому не позволил бы испытывать такие мучения.