Гроздья гнева - Джон Эрнст Стейнбек

Эл подъехал по блестящей от масла дороге к сараю. Том вылез и заглянул в темный квадрат двери.

— Никого не видно, — сказал он. — Есть тут кто-нибудь?

— Неужели у них не найдется «доджа» двадцать пятого года?

В глубине сарая хлопнула дверь. Из темноты вышел человек, похожий на призрак. Тощий, грязный, с испачканным маслом, туго обтянутым кожей, исхудалым лицом. Одного глаза у него не было, и когда он поводил другим, здоровым, мускулы пустой глазницы подергивались; брюки и рубашка на нем лоснились от масла, руки были все в ссадинах и рубцах, кожа на них потрескалась; толстая нижняя губа брюзгливо выступала вперед.

Том спросил:

— Ты здесь хозяин?

Глаз сверкнул в его сторону.

— Я работаю на хозяина, — последовал брюзгливый ответ. — А что надо?

— Старый «додж» двадцать пятого года не найдется? Нам нужен шатун.

— Не знаю. Хозяин сказал бы, да его нет. Домой уехал.

— А самим нельзя посмотреть?

Одноглазый высморкался в ладонь и вытер ее о брюки.

— Вы здешние?

— Нет, с Востока, едем на Запад.

— Ищите сами. Можете хоть весь двор спалить, мне все равно.

— А ты, верно, своего хозяина не очень обожаешь?

Человек подошел ближе, волоча ноги, и сверкнул на Тома глазом.

— Видеть его не могу, — тихо проговорил он. — Не могу видеть этого сукина сына. Уехал. Домой к себе покатил. — Он уже не мог остановиться. — Сукин сын! Такую привычку себе завел… цепляется, дразнит. У него дочь — девушка лет девятнадцати, красивая. Так он спрашивает: «Хотел бы ты на ней жениться?» Это он меня спрашивает! А сегодня говорит: «Вечером будут танцы. Может, пойдешь?» Это он мне говорит — мне! — Слезы выступили у него на глазах, покатились из красной глазницы по щеке. — Я не я буду, а приберегу для него гаечный ключ! Он, когда заводит такие разговоры, смотрит на мой больной глаз. Я… я этим ключом ему голову сверну, завинчу покрепче и начну полегоньку поворачивать. — Он задыхался от ярости. — Полегоньку буду поворачивать — вот так, вот так…

Солнце спряталось за горами. Эл посмотрел во двор на поломанные машины.

— Том, гляди: по-моему, это двадцать пять или двадцать шесть.

Том повернулся к одноглазому:

— Можно взглянуть?

— Да смотрите. Берите все что нужно.

Пробираясь между мертвыми автомобилями, они направились к дряхлой закрытой машине, стоявшей на спущенных камерах.

— Так и есть, двадцать пятого года! — крикнул Эл. — Картер можно отвернуть?

Том опустился на колени и заглянул под машину.

— Уже отвернут. И одного шатуна не видно. — Он заполз дальше. — Эл, возьми ручку, поверни разок. — Он покачал шатун на валу. — Все залеплено маслом. — Эл медленно поворачивал заводную ручку. — Легче! — крикнул Том. Он поднял с земли щепку и соскреб с подшипника застывшее масло.

— Не разболтан?

— Самую малость, это ничего.

— Очень изношен?

— Прокладки есть, целы еще. Хорош будет. Крутни еще разок, только полегче. Легче, легче. Ну вот, теперь сбегай за инструментами.

Одноглазый сказал:

— Инструменты я вам дам. — Он заковылял между дряхлыми машинами к сараю и вскоре вернулся с жестяным ящиком. Том нашел среди инструментов торцовый ключ и протянул его Элу.

— Отверни. Только осторожнее с прокладками и с пальцем, да не сверни болты. Не копайся, скоро совсем стемнеет.

Эл залез под машину.

— А не мешало бы обзавестись торцовым ключом, — крикнул он. — С одним французским плохо.

— Скажи, если один не справишься.

Одноглазый с беспомощным видом стоял рядом с машиной.

— Я помогу, если нужно, — сказал он. — А знаете, что этот сукин сын еще придумал? Приходит как-то в белых брюках и говорит: «Пойдем покатаю тебя на своей яхте». Я не я буду, если не сверну ему шею. — Он дышал тяжело. Я как окривел, так с тех пор с женщиной не был. А он мне такие вещи говорит! — И крупные слезы, промывая бороздки в грязи, покатились по его лицу.

Том нетерпеливо сказал:

— Что же ты здесь торчишь? Ведь тебя не под стражей держат?

— Тебе легко говорить. Найти работу, да кривому — это не так просто.

Том круто повернулся к нему.

— Слушай, друг. Ты на себя погляди хоть одним глазом. Грязный весь, разит от тебя. Ты сам во всем виноват. Тебе нравится причитать над собой. Где уж тут думать о женщинах с таким глазом. Надень повязку да умойся. И никого ты не убьешь, что зря-то болтать.

— Попробовал бы ты пожить с одним глазом! И видишь не так, как другие. С расстоянием никак не сообразуешься. Все кажется плоским.

Том сказал:

— Чепуха! Я знал одну шлюху, у нее ноги не было. Думаешь, она по дешевке брала, где-нибудь в подворотне? Нет, брат! Ей сверх положенного еще полдоллара приплачивали. Она говорила: «Много ли ты раз с безногой спал? Да ни разу! Получишь, говорит, особое удовольствие, а за это гони еще полдоллара». И платили, честное слово. Да считали за счастье. Она уверяла, что приносит удачу. А еще я знал горбуна в Мак… в одном месте. Он тем и жил, что давал другим потрогать свой горб за деньги. Это тоже удачу приносило. А ты жалуешься!

Одноглазый проговорил, запинаясь:

— Все тебя сторонятся, поневоле таким станешь.

— Да надень ты повязку на свой глаз. Нечего его выставлять, как корова задницу. Тебе нравится над собой ныть. А ноешь зря. Купи себе белые брюки. Ты, наверно, все больше пьяный валяешься да плачешь. Помочь тебе, Эл?

— Нет, — ответил Эл. — С подшипником я уже справился. Хочу поршень осадить.

— Голову не ушиби, — сказал Том.

Одноглазый тихо спросил:

— Думаешь… я еще могу понравиться кому-нибудь?

— А то как же, — сказал Том. — Говори всем, что у тебя кое-что другое выросло с тех пор, как ты окривел.

— А вы куда едете?

— В Калифорнию. Всей семьей. Думаем работу там подыскать.

— А как по-твоему, для такого, как я, там работа найдется? Ничего, что у меня будет черная повязка?

— Конечно, найдется. Ты же не калека.

— А вы меня не подвезете?

— Где там! Мы сами еле ползем — так нагрузились. Ты как-нибудь по-другому устраивайся. У тебя тут много всякого старья, собери машину да поезжай.

— Может, и на самом деле? — сказал одноглазый.

Под машиной что-то звякнуло.

— Готово, — сказал Эл.

— Ну, вылезай, посмотрим.

Эл протянул ему поршень с шатуном и половинку нижней головки подшипника.