Ворону не к лицу кимоно - Тисато Абэ

Он засмеялся. Это был действительно жестокий смех, не такой, как раньше.

Глядя на это, Масухо-но-сусуки крикнула:

– Кикуно!

Она вытянула вперед нежную руку:

– Подай кинжал!

Придворные дамы, с замиранием сердца наблюдая за тем, как разворачиваются события, вздрогнули. Поскольку Кикуно замешкалась, Масухо-но-сусуки, недоуменно посмотрев на нее, сама грубо вытащила у той из-за пазухи кинжал.

– Госпожа!

– Что ты кричишь? Я не собираюсь нападать на молодого господина. – Бросив взгляд на наследника, Масухо-но-сусуки обнажила лезвие. – Я собираюсь сделать вот что.

В следующий миг придворные дамы завизжали так, будто миру пришел конец.

Масухо-но-сусуки ухватила свои роскошные волосы и, ничуть не колеблясь, взмахнула кинжалом. Но – ах! – ее руки были непривычны к кинжалу. Блестящие волосы не желали легко резаться и печально рассыпались по ее щекам. Кикуно, почти потерявшая сознание от происходящего, не могла остановить госпожу и застыла в крике. Вместо нее к Масухо-но-сусуки подскочила Хамаю и отобрала кинжал, но половину волос та уже успела отрезать. Она легонько встряхнула головой, и волосы упали на пол.

С каким-то удовлетворением взглянув на них, Масухо-но-сусуки улыбнулась:

– Ваше Высочество! Простите, что вынуждена ответить отказом на ваше любезное предложение. Даже если вы изволите приказывать, я только что посвятила себя богу Ямагами-сама, поэтому не смогу выполнить ваш приказ.

Волосы с рыжеватым отливом, извиваясь, упали на синий, словно цветы синеглазки [23], шлейф с печатным рисунком.

Масухо-но-сусуки была не в обычных своих темно-розовых одеждах, поэтому отрезанные волосы выглядели еще печальнее.

– Какая ты решительная. В этом совершенно не было необходимости, – восхищенно пробормотал молодой господин, наблюдавший за событиями с неизменным выражением лица. Казалось, его совершенно не трогает то, что все вокруг смотрят на него с испугом, недоверием и даже с омерзением.

Дрожащая мелкой дрожью Хамаю переводила взгляд широко раскрытых глаз с Масухо-но-сусуки на молодого господина и обратно.

– Почему? – Невольно вырвавшийся у нее возглас звучал хрипло и непривычно тихо.

Все посмотрели на Хамаю с пониманием и сочувствием, однако уже в следующее мгновение она закричала во весь голос.

– Почему, Масухо-но-сусуки? Неужели ты не понимаешь, что в его положении он не может сказать ничего другого! Ты же хотела стать его супругой! Почему не ответила согласием? – ошеломленно взывала она.

Окруженная потрясенными дамами Масухо-но-сусуки закрыла глаза и испустила долгий, глубокий вздох:

– Я поняла, Хамаю. Все-таки место супруги наследника престола должна занять не я, не Сиратама, не Асэби. С самого начала это должна была быть ты.

Она говорила так, будто отказалась от всех своих устремлений. Хамаю все так же изумленно смотрела на нее, широко раскрыв глаза, и она тихонько добавила:

– Понимаешь, другие не смогут быть такими бескорыстными, как ты.

Хамаю стояла с непонимающим лицом, и Масухо-но-сусуки объявила:

– Поэтому, Ваше Высочество, вам больше некого выбрать, кроме Хамаю-но-кими. Если Хамаю станет госпожой Сакурой, я стану ее доверенной дамой-нёбо.

Кикуно испустила крик:

– Госпожа Масухо-но-сусуки!

Но Масухо-но-сусуки не обратила на нее внимания.

– Я решила. Хватит болтать. – И Масухо-но-сусуки отвернулась.

Тут же раздался возглас, как будто у кого-то кончилось терпение:

– Я ничего не понимаю! Преступница станет супругой правителя? А ее придворной дамой – одна из дочерей четырех домов?!

Это говорила Тя-но-хана.

Масухо-но-сусуки фыркнула в ответ:

– А что с домами? Мне моя гордость гораздо важнее семьи. Моя гордость не позволит мне самоуверенно вернуться домой, не расплатившись за то, что я выставила себя такой глупой. Это будет моим покаянием, и тогда ни отец, ни брат не смогут совать свои клювы в мои дела.

Масухо-но-сусуки, словно с нее слетела оболочка, дерзко рассмеялась. Сейчас она, кажется, выглядела привлекательной как никогда.

Но здесь находилась крупная фигура, которую невозможно было поколебать даже этим смехом. С огорченным видом этот человек – нечего и говорить, что это был Его Высочество, – просто заявил:

– Прости, что перебиваю. Я ведь еще ни слова не сказал о том, что возьму в жены Хамаю. Я не собираюсь выбирать супругу, поддавшись всеобщему настроению, и действовать под влиянием твоих эмоций, Масухо-но-сусуки, тоже не собираюсь. Неужели я должен говорить это здесь?

Атмосфера в павильоне Глициний вдруг как-то стала прохладной, и только Хамаю, наоборот, выглядела спокойно.

– Масухо-но-сусуки, спасибо тебе за твои слова, но этот человек прав.

– Вот видишь! Даже она понимает: я не буду соглашаться только потому, что меня попросили. Итак, я хочу прояснить что-то гораздо более важное. Слушаете меня?

Молодой господин вдруг резко развернулся в сторону одного занавеса и приказал открыть его. Тя-но-хана, поколебавшись мгновение, послушно откинула занавес. За ним оказалась безвольно поникшая, словно в ее теле совсем не осталось сил, Сиратама.

Она была в пунцовом, даже слишком ярком тонком кимоно-хитоэ и в накидке-карагину, на которой толстыми серебряными нитями блестели вышитые волны. Из-за роскошного одеяния сама Сиратама, напротив, выглядела маленькой и слабой.

До сих пор она сидела молча, без движения.

Молодой господин, не опуская занавеса, обратился к ней:

– Госпожа Сиратама, тебе приходилось видеть супругов-простолюдинов?

Усевшаяся рядом с Сиратамой Тя-но-хана, услышав эти слова, посмотрела на молодого господина с подозрением:

– Нет, госпоже Сиратаме не доводилось…

– Я спрашиваю госпожу Сиратаму… Отвечай, – строго сказал молодой господин, и Сиратама, не поднимая глаз, вяло, медленно покачала головой из стороны в сторону.

Молодой господин кивнул и заговорил неожиданно ласково:

– У них нет ни клочка шелка, который мы обычно надеваем на себя. Мало того, у них нет даже дома, где можно прилечь и отдохнуть, поэтому по ночам они обращаются в птиц и спят на выбранных в качестве насеста ветках, прижавшись друг к другу. Зимой им, наверное, тяжело, но они не хнычут. Говорят, им это неважно, поскольку у них есть надежные спутники. Они сильные, правда?

Сиратама молчала, но молодой господин, приняв ее молчание за ответ, коротко кивнул:

– Интересно, кому холоднее: тому, кто спит в мягких подушках, в одиночестве полюбовавшись луной, или тому, кто ночует на холодной ветке, но вдвоем?