Страх. Почему мы неправильно оцениваем риски, живя в самое безопасное время в истории - Дэн Гарднер

Еще более простой способ оценить степень риска – это сопоставить его с другими рисками, как я сделал ранее, сравнив число жертв вируса лихорадки Западного Нила с числом людей, умерших от того, что они подавились пищей. Роуч и Маскавич выяснили, что всего в 3% газетных статей журналисты сравнивали число умерших от экзотического вируса и от других рисков. Это характерно для освещения в прессе самых разных вопросов. Результаты совместного исследования британских и шведских журналистов, опубликованные в журнале Public Understanding of Science, говорят о том, что в небольшом числе шведских статей все же приводилось сравнение рисков, тогда как «в статьях в британских газетах их не было вовсе». Это несмотря на то, что исследование охватывало двухмесячный период, на который пришлись десятая годовщина трагедии в Чернобыле и пик паники по поводу «коровьего бешенства». Читателям нужна перспектива, но журналисты ее не дают.

Еще один пример неудачного освещения степени риска – статья, опуб­ликованная в сентябре 2006 года, в которой FDA потребовало изменить информацию на упаковке противозачаточного пластыря Ortho Evra, чтобы та содержала предупреждение, как было написано в статье: «Риск образования тромбов у женщин, применяющих противозачаточный пластырь, в два раза выше, чем тех, кто использует оральные контрацептивы». В газетах по всей Северной Америке, даже в New York Times, это была единственная информация, предоставленная читателям. «Риск в два раза выше» звучит угрожающе, но что за этим стоит на самом деле? Если, например, вероятность какого-то ужасного события один к восьми, то повышение риска в два раза означает вероятность один к четырем, – да, «красный» уровень тревоги! Но если бы в два раза повысился риск, что на мой дом упадет самолет, я по-прежнему не стал бы переживать, так как вероятность все равно была бы слишком мала. На самом деле в изначально опубликованной в Associated Press статье была информация, позволявшая читателям сформировать объективную оценку ситуации: «Риск образования тромбов у женщин, применяющих любые виды контрацепции, крайне мал. Даже если у женщин, использующих противозачаточный пластырь, он в два раза выше, это означает, что в зоне возможного риска шесть женщин из 10 тысяч», – заявил Дэниел Шеймс из Центра по оценке и исследованию лекарственных средств FDA. Статью перепечатали многие газеты, которые, как и New York Times, самое главное предложение вырезали.

Описывать риск можно двумя способами. Первый: «относительный риск» – насколько этот риск выше или ниже в сравнении с другим риском. В приведенном примере: «риск в два раза выше» у женщин, применяющих противозачаточный пластырь, в сравнении с женщинами, применяющими оральные контрацептивы, – это относительный риск. Второй: «абсолютный риск» – это степень вероятности, что какое-то событие произойдет. Опять-таки в приведенном примере «шесть женщин из 10 тысяч» – это абсолютный риск. Оба способа полезны в определенных обстоятельствах, но пресса по традиции сообщает читателям только об относительном риске, что вводит их в заблуждение и пугает.

Почему же журналисты часто представляют информацию именно так? Стандартное объяснение: старый добрый личный интерес. Так же как крупным корпорациям, политикам и общественным активистам, средствам массовой информации выгодно играть на страхах общества. Страх обеспечивает рост тиражей газет и рейтингов телепередач, поэтому все самое драматичное, пугающее и эмоциональное идет на первую полосу, а всё, благодаря чему можно понять, что истина не такая уж волнующая, пугающая и эмоциональная, – замалчивается или игнорируется.

Ситуация может варьироваться в зависимости от места, времени, канала коммуникации и организаторов, но в целом так происходит везде. И есть все поводы предполагать, что по мере роста числа источников информации эта тенденция будет только усиливаться, в результате чего аудитория продолжит делиться на все более мелкие сегменты. Число зрителей вечерних новостных программ в США сократилось с более чем 50 миллионов в 1980 году до 27 миллионов в 2005-м. Сначала зрители переключились на кабельные каналы, а затем и вовсе на интернет. Аудитория кабельных новостных каналов тоже начала редеть. В наихудшем положении оказались газеты: в США численность читательской аудитории снизилась с 70% в 1972 году до 30% в 2006-м. В других странах ситуация немного лучше, но везде прослеживается тенденция к снижению численности читательской и зрительской аудитории. Медиаиндустрия переживает тяжелые времена, и не ясно, как она будет восстанавливаться, да и сможет ли. А когда корабль идет ко дну, не до мук совести.

Все же неверно было бы говорить, что погоня за рейтингами и попытка удержать аудиторию – единственная причина преувеличений и истерии, часто разыгрывающихся в новостях.

Подобный подход мешает разглядеть влияние внутренних факторов, характерных для медиаиндустрии, особенно в США. «В некоторых городах цифры говорят сами за себя, – объясняют авторы отчета о положении дел в медиаотрасли, опубликованного проектом Project for Excellence in Journalism, который направлен на повышение профессионального мастерства журналистов. – Сегодня число журналистов, освещающих новости в Филадельфии, сократилось вдвое по сравнению, например, с 1980-ми годами… Еще в 1990-е годы в редакции Philadelphia Inquirer работали 46 журналистов. Сегодня их 24». В то время как число журналистов сокращается, количество информационных каналов растет как на дрожжах. Информационный поток, который обрушивается на редакцию, также неуклонно увеличивается. Как такое возможно? С одной стороны, меньше людей выполняют больше работы: журналист, публикующий статью на сайте в 11 утра, еще делает видеоролик в 15:00 и сдает статью для завтрашнего номера газеты в 18:00. С другой стороны, на некоторые вещи журналисты теперь тратят гораздо меньше времени: на общение с людьми вне офиса, на расследования, на проверку данных, на чтение полноценных отчетов. В таких обстоятельствах велик соблазн поверить на слово пугающему пресс-релизу, слегка его отредактировать и отправить в печать. И это может иметь печальные последствия, учитывая, что многочисленные корпорации, политики, официальные лица и общественные активисты стремятся использовать средства массовой информации для раздувания страхов и волнений. Журналисты всегда были своеобразным фильтром между обществом и теми, кто пытался им манипулировать, а сегодня этот фильтр совсем истончился.

В 2003 году фармацевтическая компания GlaxoSmithKline запустила «информационную» кампанию, посвященную синдрому беспокойных ног. Это состояние характеризуется неприятными ощущениями в нижних конечностях, которые появляются в покое (чаще в вечернее и ночное время) и вынуждают больного совершать облегчающие их движения, что часто нарушает сон. Сначала появились результаты исследования, подтверждающие, что уже существующие препараты GlaxoSmithKline эффективно справляются с симптомами этого синдрома. Сразу за этим последовал пресс-релиз, анонсирующий исследование, которое выявило, что «распространенное, но пока недостаточно признанное расстройство – синдром беспокойных ног – вызывает нарушения сна у американцев». После этого началось рекламное цунами. В 2006 году Стивен Волошин и Лиза Шварц из Медицинской школы Дартмутского колледжа проанализировали 33 статьи о синдроме беспокойных ног, опубликованные в крупных американских газетах в период с 2003 по 2005 год. Результаты, по словам авторов, оказались «тревожащими».