Суринам - Олег Радзинский

Потом Дилли встала босыми ногами на бревно и взмахнула руками, словно хотела взлететь. Илья ждал: он был готов нырнуть в воду, если что-то случится. Дилли описала левой рукой круг у своего лица. Затем она нарисовала пальцем много мелких окружностей у себя на платье. Она что-то сказала, но Илье это было не нужно: он и так всё понял.

Дилли видела его дыры. Она не напала на него на террасе, а просто показала ему, как она его видит. Дилли запрыгала на бревне на одной ноге, высоко задирая другую. У неё ничего не было надето под платьем. Илья видел её лобок.

Он вышел из воды. Дилли открыла ладони и подняла их вверх. Затем она описала ими две дуги в воздухе и опустила руки вниз вдоль своего тела, словно покрыв себя куполом. Она вытянулась и стала золотистой дрожью воздуха. Теперь Дилли переливалась, плыла как марево; она больше не была из плоти. Она была соткана из золотистых волокон, которые дрожали и пульсировали на бревне. В ней не было дыр.

Потом Дилли снова стояла перед ним — плотная, целая. Она не улыбалась и смотрела на Илью, пытаясь понять, видел он или нет. У Ильи кружилась голова. Ему хотелось пить, и кожу на лице как будто натянули слишком туго. Илья кивнул головой: он видел.

Дилли засмеялась и, схватив косы, прижала к лицу, сделав себе гигантские чёрные усы и бороду. Илья тоже рассмеялся, так это было неожиданно. Дилли спрыгнула с бревна и махнула рукой в сторону джунглей. Она что-то сказала, на этот раз по-голландски, но Илья понял только одно слово: «Алонсо».

Госпиталем оказалось длинное розоватое здание, самое дальнее от реки. Вернее, все три здания в джунглях были госпиталем. Здания соединяли прорубленные и вычищенные дорожки, достаточно широкие, чтобы проносить носилки с больными. Кто-то вырубал упрямую поросль каждый день, и она дожидалась ночи и тайно росла в мокрой тьме джунглей, чтобы на следующее утро протянуться жёсткими резиновыми ростками лиан вверх — к солнцу.

Место, куда привела его Дилли, пахло больницей: кафельные полы, вымытые раствором хлорки, окна, затянутые москитными сетками, и металлические тележки с лотками, покрытыми чем-то белым. Тележки стояли вдоль стен коридора, который оканчивался белой дверью.

Слева у двери гудел холодильник.

Дилли открыла белую дверь, и перед ними— как обещание — был полукруг большой комнаты со светло-зелёными стенами. Комната заманивала внутрь и казалась ещё больше от своей пустоты. В центре стоял длинный узкий металлический стол на колесиках, одинокий в этом полукруглом пространстве. На столе лежал маленький индейский мальчик, которого они вчера привезли. Он был мёртвый.

Илья остановился, не решаясь войти. Он не любил мёртвых. Он не хотел быть в одной комнате с этим мёртвым мальчиком. Илья подумал уйти. Но голос Алонсо уже позвал его внутрь, и Илья ступил в комнату. Он понял, что был в операционной.

Под потолком — над столом, где лежал ребёнок, — висели три больших прожектора. Они были выключены — и так светло. Вдоль стен стояли белые металлические шкафы. Рядом с операционным столом была железная тележка, тоже на колёсах; на ней стоял какой-то аппарат с проводами, похожий на кардиограф. Аппарат не был никуда подключён.

У одного из шкафов — похожая на голое дерево — тянулась вверх высокая металлическая стойка с двумя рожками. На одном из рожков висела пустая пластиковая ёмкость с прозрачным проводом — капельница. Рядом на полу сидел отец мальчика, индеец с высохшим лицом. Он был одет в зелёную хирургическую форму. Он был босой.

Илья не сразу увидел Алонсо: тот работал в углу, рядом с длинной металлической полкой вдоль стены. Перед ним стояла высокая рама буквой «П». К верхней перекладине рамы на кожаных лямках была подвешена старая голая индианка. Её туловище было туго обмотано белым бинтом. Она стонала.

Илья видел такие рамы на картинах про инквизицию. Он не сразу понял, что происходит. Затем Илья разглядел длинное корыто с водой, куда Алонсо клал развёрнутые мотки гипса. Он ждал, пока они намокнут, а затем оборачивал ими туловище женщины. У него была ступенька, если надо подняться повыше.

Алонсо поздоровался и кивком позвал Илью подойти поближе. Илья подошёл. Женщина была старая, со сморщенной коричневой кожей красноватого оттенка. Она была в сознании и глухо стонала откуда-то из живота. Алонсо не реагировал на её стоны; он был занят гипсом.

Дверь открылась, и в операционную заглянул молодой индеец в белом больничном комбинезоне. У него вдоль щеки шёл длинный шрам, будто кто-то пытался прорезать ему второй рот. Он спросил Алонсо что-то на аравак, но тот лишь покачал головой. Алонсо кивнул на Илью. Индеец закрыл дверь. Он был какой-то невесёлый.

— Выспались? — Алонсо закрепил очередную гипсовую ленту под высохшими мешочками женских грудей. Он отступил на шаг и осмотрел свою работу. Старуха застонала, и Алонсо вынул из эмалированного корыта очередной размокший круг гипса и стал его раскатывать на железной полке рядом с рамой. — Поможете мне? Я отпустил Геральта в перевязочную, так что мне нужна помощь.

Илья кивнул. Он никогда никого не гипсовал.

— Вы мокрый, — сказал Алонсо. — Вы купались в реке.

Илья снова кивнул: что тут скажешь?

Старуха пыталась поудобнее устроиться на лямках и начала двигать узловатыми ногами, словно ступая по воздуху. Алонсо коротко прикрикнул на неё, и она затихла, лишь всхлипывая от боли, будто икала. Алонсо засмеялся и погрозил ей пальцем. Он повернулся к Илье.

— Переоденьтесь. — Алонсо показал белой от гипсовой пудры рукой на один из шкафов. — Там.

Илья нашёл в шкафу аккуратно сложенные комплекты белых и зелёных врачебных форм: широкие, нелепо скроенные штаны и робу с вырезом на груди. Он подумал и снял мокрые шорты прямо здесь, где уже и так было двое голых — маленький мёртвый мальчик на операционном столе и живая старуха, подвешенная на раме. Было нелепо куда-то идти переодеваться.

Илья выбрал зелёный комплект: он помнил, что такие носят хирурги. Он решил выглядеть как хирург. Он вымыл руки щиплющим кожу раствором над стальной раковиной в углу. Илья пытался не смотреть на мальчика на столе. Он хотел быть поближе к живым.

Алонсо показал ему, что делать. Илья должен был сменить воду в корыте и затем класть туда мотки гипса. Новый моток нужно было разворачивать в воде сразу, как только вынимали предыдущий: Алонсо не мог терять на это время — гипс быстро твердел. Затем Алонсо показал Илье, как проверять готовность гипса.

Илья много кивал.

— А что с этой женщиной? — спросил Илья.

Он подал стоящему на ступеньке Алонсо развёрнутую, разглаженную ленту гипса. — Что с ней?

— Ничего особенного, — сказал Алонсо. Он был занят. — Компрессионный перелом, четыре позвонка. Четвёртый, пятый, седьмой, восьмой. Грудной отдел.

— Её только что привезли? — Илья проверил готовность гипса в корыте; было рано.

— Только что? — удивился Алонсо. Он рассмеялся. — Я бы тогда её сейчас не гипсовал. Нет, она пролежала у меня три недели на вытяжке, а теперь должна вернуться домой. Было бы правильно подержать её на вытяжке ещё, но она должна вернуться домой. Поэтому я делаю ей гипсовый корсет. Да, девочка?