Цвет любви - Кэтрин Тейлор

А ведь я замечала полные ненависти взгляды, которые часто бросала на меня Кэтрин Шепард. И то, что некоторые коллеги смотрят мне вслед, когда я иду по коридору. Не думала, что стану настолько интересной, чтобы заставить говорить о себе. Похоже, ситуация вот-вот полностью выйдет из-под контроля.

— Но ведь если я уйду, это будет выглядеть так, как будто я поджала хвост. — Я качаю головой, словно еще раз подтверждая, что я ни в коем случае не стану этого делать. — Практика для меня — потрясающий шанс, Энни. Я не могу так просто отказаться от него.

— Наверное, об этом стоило подумать раньше, до того, как ты связалась с Джонатаном Хантингтоном, — заявила мне подруга в своей обычной прямолинейной манере.

— Одно не имеет никакого отношения к другому, — всхлипнула я.

— Боюсь, этим людям все равно, — заявила Энни. — Теперь они видят только то, что хотят видеть. По крайней мере, большинство. — Я ловлю ее сочувственный взгляд. — Так что, если ты действительно не собираешься уходить, тебе понадобятся крепкие нервы.

«Она права», — в отчаянии думаю я, чувствуя, как глаза обжигают непрошеные слезы. Вот так быстро и зарабатывают репутацию шлюхи.

— Но ведь я с тобой, — утешает меня Энни, замечая, до какой степени я в отчаянии. — Я прослежу, чтобы тебя оставили в покое.

Я с благодарностью улыбаюсь ей, но тут мы обе испуганно оборачиваемся, услышав, как поворачивается ключ в замке. Кто-то тяжелым шагом входит в квартиру, и вскоре в дверях показывается Маркус. На нем спортивный костюм, он весь потный — судя по всему, бегал.

— Привет, Маркус! — здоровается Энни, он озадаченно отвечает и, нахмурившись, оглядывает нас. Очевидно, он не ожидал застать нас дома. И тут его взгляд падает на лежащий на столе журнал «Хэллоу».

Я с трудом подавляю порыв накрыть ладонью нашу с Джонатаном фотографию, хотя нужды в этом, в принципе, нет. Журнал лежит так, что он — теоретически — ничего не может увидеть. Впрочем, судя по всему, он знает, что можно разглядеть на обложке, поскольку мрачнеет еще больше. Вид у него и прежде был несчастный, я замечаю это только сейчас.

— Значит, Джонатан Хантингтон просто подвозил тебя, да? — спрашивает он, и в его голосе звенит сталь.

Я вспоминаю тот вечер, почти две недели назад, когда я забыла ключи, а Маркус вышел, и на крыльце стояли мы с Джонатаном. Я чувствую, что краснею, хотя вообще-то не обязана перед ним отчитываться, — и не могу ответить.

— Что ж, наверное, ты знаешь, что делаешь, — презрительно бросает он, отворачивается и без дальнейших разговоров исчезает в ванной. Вскоре мы уже слышим журчание воды.

— Ой, — произносит Энни, ободряюще улыбаясь мне, наверное потому, что видит, как сильно меня задела реакция Маркуса. — Похоже, кто-то очень ревнует.

Я с несчастным видом пожимаю плечами.

— Но ведь я не виновата, Энни. Я совершенно не хотела влюбляться в Джонатана.

— Я знаю, — вздыхает она. — Это не в нашей власти. Теперь нам нужно проследить за тем, чтобы ты выбралась из этой ситуации целой и невредимой.

Я вспоминаю ее слова, когда уже позже оказываюсь в постели и смотрю в потолок. Если я надеялась, что в отсутствие Джонатана мне станет легче и я буду более четко видеть сложившуюся ситуацию, — я однозначно ошиблась. Если это вообще возможно, я чувствую себя еще более запутавшейся, чем раньше. Кроме того, я скучаю по нему, хоть и страшно не хочется в этом себе признаваться. Мне не хватает его, причем очень сильно. Стоит закрыть глаза, как я вижу перед собой его образ, его голубые глаза, в которых так легко потеряться, чувствую на своей коже его пальцы, которым так чертовски быстро удается меня воспламенить, слышу его низкий голос, который иногда напоминает поглаживание. Честное слово, не знаю, как быть дальше.

Одно я знаю наверняка: я не стану убегать. «Настолько плохо все быть не может», — утешаю я себя, прежде чем наконец провалиться в беспокойный сон.

* * *

Но на следующий день все оказывается еще хуже, чем я ожидала. Энни проснулась с температурой и сильной болью в горле, не встает с постели, поэтому не может, как изначально планировалось, пойти со мной в офис. И Маркус все еще не успокоился. Он почти не выходит из своей комнаты, а когда мы на миг пересекаемся в коридоре, он отвечает на мое приветствие с каменным лицом, прежде чем скрыться в ванной. Даже у Йена не нашлось времени для ненавязчивого разговора за завтраком, поскольку у него полно хлопот с Энни: он заваривает ей чай, приносит лекарства, прежде чем уйти на работу. Поэтому я остаюсь наедине со своими страхами.

Стоя перед зеркалом, я долго размышляю над тем, что надеть сегодня, и наконец выбираю коричневое винтажное платье, которое подобрала мне Энни. В сочетании с роскошными сапожками оно выглядит очень хорошо, не скучно, но и не так рискованно, как то черное, что было на мне вчера. Я чувствую себя в нем комфортно, и это хорошо, однако нервничаю я ничуть не меньше.

— Я буду держать за тебя кулачки, — хрипит Энни, когда я захожу к ней, чтобы попрощаться, и улыбается.

Ее глаза лихорадочно блестят. Она едва может разговаривать, поэтому я мысленно прошу у нее прощения за то, что мне хотелось послать ее к черту, когда она сказала, что не пойдет со мной в офис. Совершенно очевидно, что чувствует она себя ужасно, и в ее состоянии действительно лучше не ходить на работу.

Оказавшись внизу, я осторожно проверяю, нет ли где затаившихся фотографов, но все спокойно. «Может быть, — с надеждой думаю я, — Джонатан все же преувеличивал». Может быть, пресса считает меня все-таки не настолько интересной, как он думал.

В метро по пути на работу все идет, как обычно, но когда я наконец оказываюсь перед зданием «Хантингтон венчурс», перед входом действительно толпится множество фотографов. Заметив меня, они зашевелились, и, прежде чем я успела войти в фойе, окружили меня. Мне приходится закрывать руками лицо — настолько близко подобрались они ко мне, вспышки ослепляют меня.

— Мисс Лоусон, когда вы выходите замуж за лорда Хантингтона? — кричит один.

— Вы очень сильно любите его?

— Каково это — иметь отношения с одним из самых желанных холостяков Европы?

Вопросы сыплются на меня, щелкают фотоаппараты. Я дергаю дверь, пытаясь открыть ее, но она поддается не сразу. А затем ее вдруг открывают, кто-то хватает меня за руку и втаскивает в фойе, где сразу же становится спокойнее. Очевидно, стеклянная дверь представляет собой естественную границу, поскольку внутрь здания свора за мной не следует, вместо этого продолжая снимать снаружи.

Схвативший меня за руку мужчина, здоровенный парень в синей униформе, напоминающей униформу американской полиции, подталкивает меня дальше по фойе, в то время как его коллега, одетый так же, как и он, остается стоять у двери, мешая фотографам ворваться в здание.

— Все в порядке, мисс? — спрашивает мужчина, вставший так, чтобы его широкая спина защищала меня от взглядов вездесущих репортеров.