Очищение - Софи Оксанен

Следовательно, необходим был столичный паспорт. Фильм кончился и начались танцы. Шум, гам, где-то мелькнула бутылка с водкой. Прыскающая девица снова приставала к мальчикам из кино. Алиде стало трудно дышать, неосуществимость планов доводила до слез. Она сказала Мартину, что хочет домой, и вышла наружу, чтобы оглядеться. Во дворе она остановилась, постепенно успокаиваясь, и тут это произошло. Пожар. Народ повалил наружу, она слышала, как Мартин направлял людей. Поднялась паника. Мартин пытался разобраться в этом хаосе, кашляющего киномеханика привели и оставили прямо рядом с Алиде. Он родом из столицы. На нем была лишь рубашка. Он снял с себя шерстяной пиджак еще до начала сеанса, затем закатал рукава рубашки при восторженных взглядах доярки. Где же еще может такой человек, как киномеханик, который все время в пути, хранить паспорт, как не во внутреннем кармане? И Алиде тотчас ринулась в дом.

Шкаф был тяжелым, тяжелее, чем в предыдущий раз. Лежавшую в обмороке девицу пришлось вытаскивать за ноги. Ногти у нее были сорваны, кончики пальцев — в крови, на лбу — синяки. «Зачем ты сюда пришла?», этот вопрос все время звучал в голове Алиде, но она не могла его озвучить. А, по сути, и не хотела знать ответа. Скоро мужчины будут здесь, надо привести ее в чувство. Явный подбородок Ханса! Она выплеснула на девушку кружку воды. Та съежилась как эмбрион, а затем приподнялась и села.

— Бабушка хотела семена, эстонские семена. Львиный зев.

Девицу надо застрелить. Пистолет Ханса еще хранится в ящике стола.

— Это было совпадение. Я оказалась в Виру и вспомнила, что здесь есть родные. Бабушка упоминала название деревни. И когда я поняла, что здесь есть родственники, то подумала, что, может, таким образом я спасусь, если в стране есть кто-то, кто может помочь. Ваше имя было единственным, которое я знала. Правда, было неизвестно, здесь ли вы, но ничего другого придумать я не могла. Паша привез меня в Виру.

А, может, лучше заманить ее обратно в комнатушку и оставить там навсегда. Или выдать мафии? Отдать русским их, русское.

— У нас не было выбора. То, что они делали с девушками… если бы вы видели, как они… Они снимали все на пленку и говорили, что отправят эти видеозаписи домой и Саше, всем, если только я посмею бежать. Теперь они наверное так и сделали.

— Кто такой Саша?

— Мой друг. Или, вернее, был другом. Не нужно было мне убивать шефа. Теперь дома все уже знают, и я никогда не смогу туда вернуться.

— Ты не посмеешь взглянуть Саше в глаза.

— Нет.

— И никому другому.

— Да.

— Ты никогда не будешь знать, кто, из идущих тебе навстречу по улице, видел эти фото. Они лишь глянут на тебя, но ты не будешь знать, узнали тебя или нет. Они будут смеяться и смотреть в твою сторону, но ты не догадаешься, о тебе ли они говорят.

Алиде замолчала. Что она такое говорит?! Зара оторопело уставилась на нее.

— Свари кофе, — сказала Алиде, открыла входную дверь и захлопнула ее за собой.

— Антс, сын Андрекса, Макаров, — склонял Ханс свое новое имя. — И мне надо лишь зарегистрироваться в общежитии и пойти на работу?

— Именно.

— Ты — удивительная женщина.

— Организационный вопрос, всего лишь! Это стоило одной свиньи. И двух банок меда.

Алиде дала Хансу пачку коммунистических газет и велела читать их в поезде по дороге в город.

— И держи их всегда напоказ в своей комнате в общежитии.

Ханс выпустил газеты из рук и вытер руки о штаны.

— Ханс, тебе надо внушать доверие. Нужно будет ходить на собрания, принимать участие.

— Я на это не способен.

— Конечно, способен. Я отвезу тебя на вокзал на лошади, ты спрячешься на возу среди рыночных тюков, и тогда никто в деревне не заметит тебя. Потом ты запрыгнешь в поезд. Я буду наезжать и рассказывать новости.

Ханс кивнул.

— Ты сама-то здесь справишься?

Алиде отвернулась к плите. Она не рассказывала Хансу о своих планах, которые начала вынашивать после того, как добыла для него паспорт. Она собиралась расстаться с Мартином и с колхозом, сказать мужу, что поедет учиться, хочет приобрести хорошую профессию и пообещать, что вернется обратно. В таком случае все проголосуют за ее отъезд, так как колхозу нужны образованные специалисты. Это была бы достаточно уважительная причина, которая освободила бы ее от этого рабства, называемого колхозом. Она бы выучилась на маляра или пошла работать на железную дорогу, там и общежитие имелось, и заодно ходила бы по вечерам в школу, хотя бы в вечернюю гимназию, на рабочих местах всегда поощряют тех, кто учится. Тогда она будет рядом с Хансом, они станут гулять, ходить в кинотеатры, все это будет чудесно. На улицах не будет знакомых, не будут лаять собаки, все будет новым, и нигде не будет и духа Ингель! Ханс наконец заметит, какая чудная женщина его Лиде. И эта новая жизнь наверняка полностью преобразит Ханса, если одно лишь обещание паспорта сделало его здравомыслящим. Она не могла знать, как Ханс воспримет то, что улицы столицы кишат приезжими и наверняка половина работников завода говорит по-русски, но когда он вкусит воли, увидит небо и поймет, как тягостно было жить без этого, он сможет переносить русских, согласится на маленькую уступку.

В дальнем углу шифоньера ее ждали новые туфли. Старые она снимет перед выходом в город и оставит в поезде, новые — на каблуках, и поэтому в углубление в ботах уже не придется подкладывать деревяшку, как для туфель с низким каблуком.

Они как раз вернулись домой от ветеринара. Мартин отнес мужчине бутылку водки, и врач дал им бумагу, на основании которой колбасный завод должен принять их долго болевшую корову, которая утром околела. Алиде сняла платок и зажгла в кухне свет. На полу было кровавое пятно.

— Не выпьет ли муженек водочки перед сном? — спохватилась Алиде.

Мартин сразу согласился. Он взял в руки свежий номер «Народных новостей». Алиде налила ему больше, чем обычно. Она не стала сыпать в стакан смесь, полученную от бабки Марии, а взяла порошок, который незаметно вытащила у Мартина из кармана для часов. Как-то Мартин продемонстрировал жене этот порошок, который получил у энкэвэдэшника, совершенно безвкусный. Той же ночью она заменила содержание бумажного пакетика на муку и теперь подмешала этот порошок в напиток.

— Ласточка моя понимает, чего мужняя душа просит, — похвалил ее Мартин, принимая стакан.

Он опрокинул его в один присест и закусил ржаным хлебом. Алиде пошла мыть посуду. Газета выпала из рук Мартина.

— Ты устал?

— Да, что-то в сон клонит.

— У тебя был такой длинный день.