Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Расчетное время полета окончилось, но группа с задания не возвращалась. Митрохин нервничал, но старался не показывать вида. На командном пункте полка было тихо. Ведущие групп, находившиеся у командира полка, боролись с волнением каждый по-своему: Русанов играл сам с собой в шахматы, Маслов уткнулся в карту обстановки и что-то на ней старательно изучал. Тишина накалялась растущей тревогой. Долгое молчание оказалось не под силу начальнику штаба. Он встал из-за своего стола с телефонами и закурил.

— Товарищ командир, разрешите, я позвоню в дивизию, а потом доберусь и до истребителей.

— Потерпи еще минут пять. Бензин пока есть.

И когда казалось, что все уже кончено, через открытую дверь в землянку проник звук летящего самолета.

Митрохин, а за ним и остальные выскочили наружу; Ил-2 заходил на посадку.

Штурмовик был далеко, но Сергеев сбегал за биноклем и сказал:

— Двадцать пятый бортовой. Шубов пришел.

При посадке самолет, коснувшись земли, как обычно, тремя точками, сделал попытку «пойти на нос», но летчик этого не разрешил, и пробег закончился вполне благополучно.

Сергеев, глядя в бинокль, прокомментировал:

— Оба колеса разбиты. Машина в пробоинах. Видать, непросто было домой добраться. Мотор выключен.

Митрохин и командиры полезли в зелено-камуфляжную обшарпанную «эмку», а по аэродрому, опережая их, уже бежали люди. Пока ехали, Шубов открыл фонарь и, поставив ноги на крыло, сел на край кабины. Он снял шлемофон, но, увидев машину командира полка, опять его надел и спрыгнул на землю.

— Товарищ командир, младший лейтенант…

— Хорошо. Где остальные?

— Нет остальных. Я один.

— Как нет?

И тут Борис сорвался на крик

— Сволочи, а не истребители! Разве так прикрывают? Мы сами по себе, они сами по себе.

— Подожди, Шубов, успокойся. Что, всех сбили?

— Нет, я еще остался пока живой.

— Не ерепенься, отвечай! — прикрикнул Митрохин.

— Всех.

— Садись в машину. На, покури и помолчи… Приедем, доложишь толком. Инженер, машину убрать, осмотреть и доложить. Людей с поля по местам…

— Начальник штаба, доложите в дивизию, что из шестерки Горохова пришел один, разведданные и о потерях передадите повторно. Шубов, садитесь. Сначала разведданные, а потом разберете вылет… Рассказывайте!

— Сначала мы пошли к Волчанску. Восточнее его все дороги забиты немецкими войсками. Куда ни брось бомбы, куда ни стреляй — везде цель. Зенитного огня много. Командир выбрал колонну погуще, и мы сбросили бомбы. Направление движения колонны не так, как несколько дней назад: не на юг и юго-восток, а на восток в направлении на Валуйки. Линия фронта уже изменилась: сбили наших с позиций. После бомбежки пошли на юг, в сторону Чугуева. Здесь набросились на нас «мессершмитты», наверное, более двадцати штук, и началось…

— Подожди. Давай сначала наземную обстановку.

— А больше я ничего на земле не видел, не до этого было.

— Майор Сергеев, передайте разведданные. Теперь, Шубов, всё о вылете: от встречи с истребителями прикрытия и до возвращения домой.

— Пришли к ним на аэродром. Взлетела шестерка, показалась нам. Поговорили с командиром по радио и вместе пошли по заданию. А дальше все по-старому: чем ближе линия фронта, тем «лагги» лезут выше. Мы животы ободрали о землю, а они — парят в поднебесье. Линия фронта, а истребители кричат: «Потеряли вас, «горбатые», дайте свой маршрут!» Командир им передал, а они в ответ: «Идти с вами не можем, ведем бой с немцами». Пойди разберись. Ведь они с нами еще ни одного совместного боя не провели. Бьемся каждый сам по себе. Наверху, конечно, воевать легче. Я сейчас докладываю одно, они — другое. Нам надо высоту полета поднимать: им будет виднее, а нам легче маневрировать. Все равно тут, в степи, на бреющем от врага не спрячешься.

— Ну, это уже теория. Давай о вылете.

— Когда развернулись на юг, то успели атаковать еще одну колонну эрэсами. Командир увидел немецких истребителей вовремя. Дал команду сначала на уход, а когда они нас начали догонять, то построил группу в круг. Только шести самолетов для этого мало. Все время находишься в крутом вираже, чтобы видеть хвост впереди идущего. Как отвлекся на атаку по немцу, сразу оборона нарушается, а этим они и пользуются: тут же другая пара бьет твоего подопечного. Много было немцев, и за каждым не усмотришь. У них тактика простая: идут парами в атаку сразу на несколько самолетов. Мы защищали друг друга. Но не поймешь сразу, кто из них делает ложную атаку, чтобы тебя за собой утянуть. Атакуешь, а другая пара в это время бьет тебя. Вертелись вначале успешно, а когда двух сбили, круг стал невозможен. Вначале между нами связь была, а потом от вибраций при стрельбе настройка приемников ушла. Снова подстроить волну уже не было возможности. Отбивались и на виражах, и лобовыми атаками, ходили змейкой и ножницами. Не поймешь — где командир, а где подчиненный. Крутились долго, пока я один остался. Думал, если не убьют, то упаду у них без горючего. Но вот выбрался. Что я там выделывал, сейчас мне трудно представить. Как сам не убился, пока еще не пойму.

— Ну, хорошо. Только вас били или и вы сдачи давали?

— Видел двух сбитых «шмиттов», и одного еще я, наверное, срезал. Хорошо попал: «пух» с него посыпался. Куда он делся, смотреть было некогда.

— Сбитые «илы» садились, падали или летчики прыгали? На своей или чужой территории?

— Не видел. К себе я вышел один. Что горит в этой суматохе, не разберешь: пожаров на земле много.

— Хорошо, Шубов. Подумай, что вспомнишь — доложить. Пока отдыхай. Точнее, иди в эскадрилью, а там посмотрим. Начальник штаба, донесение оформить. Я сейчас о безобразном поведении истребителей буду говорить с командиром дивизии. Но они не его подчиненные. Наверное, нельзя их обвинять в коллективной трусости. Это, вероятнее всего, неумение и непонимание нашей тактики. Однако нам от этого не легче, и выход надо искать.

Вошел инженер.

— Что с самолетом?

— Крылья, фюзеляж, винт избиты до такого состояния, что ремонтировать нельзя. Цела только бронекоробка, в которой находится летчик, мотор и бензобаки.

— Понятно. Вот это машина! В другой не было бы и Шубова… Командиры, отправляйтесь сейчас к себе в эскадрильи! Русанову всех летчиков собрать вместе. Бой и обстановку разобрать. И побеседуйте по вопросам, которые затронул Шубов. Но сами понимаете: мнение мнением, а закон законом. Мне думается, что время подошло к тому, чтобы нам, начальникам, определиться и сказать свое слово.

— Правильно! Мне хотелось бы тоже побыть с пилотами, но боюсь, что у Афанасия Михайловича тогда разговор не получится, могут постесняться. — Мельник встал. — Займусь лучше я парткомом и техниками. У них положение не простое: ремонт и эвакуация битых самолетов, обеспечение боевой работы — не спят сутками. А самое главное — очень переживают за исход каждого вылета, за каждого невернувшегося летчика. Мне думается, что их угнетают не только потери. Ведь летчики-то моложе техников на пять, а то и на десять лет. У пилотов звания сержант, старшина, младших лейтенантов и старше всего несколько человек. А техники — воентехники второго и первого рангов. Вот и получается, что «отец» посылает в бой «сына», а сам сидит за его спиной. Они в этом не виноваты. Дело в профессии. Но какова моральная тяжесть их положения при каждой потере: видеть, как льется кровь, и при этом не иметь возможности самому ухватить врага за горло, схватиться с ним насмерть.