Низина - Джумпа Лахири

Я отлично понимаю, какой плохой матерью Беле всегда была. Мне даже немного хочется, чтобы она оказалась сейчас еще маленькой и могла бы просто забыть меня. Но теперь понимаю: она будет меня ненавидеть. Если она захочет поговорить со мной или увидеться, я сделаю все, чтобы это устроить.

Объясни ей все такими словами, какие, по-твоему, ей будет не так больно услышать. Надеюсь, ты скажешь правду. Что я не умерла и не исчезла, а уехала в Калифорнию. Там мне предложили преподавательскую работу в колледже. Хотя ее это не утешит, но все-таки скажи ей, что я буду скучать по ней.

Как ты знаешь, я много лет все думала, когда же мы с тобой сможем рассказать ей об Удаяне. Для этого я все ждала ее подходящего возраста, но теперь стало уже не важно. Ее отец — ты. Когда-то давно ты сказал, а я никак не хотела с тобой согласиться, что ты оказался лучшим родителем, чем я. И я точно знаю: ты — отец лучше, чем получился бы отец из Удаяна. Сейчас я не вижу смысла подвергать ваши с ней отношения каким-либо изменениям.

У меня нет пока точного адреса, но ты можешь связаться со мной через университет. Я никогда больше тебя ни о чем не попрошу. Средств, которые мне здесь предлагают, будет вполне достаточно. Ты конечно же сердишься на меня, и я даже пойму, если ты не захочешь поддерживать со мной связь. Надеюсь, со временем вы с Белой поймете, что мой уход только облегчит нашу ситуацию. Буду верить, что так и будет.

Удачи тебе, Субхаш, и до свидания!

P. S. Благодарю за все, что ты для меня сделал, оставляю тебе Белу.

Письмо было написано по-бенгальски, так что Бела сама не могла прочитать его. Субхаш передал ей только урезанную версию, как-то умудряясь при этом смотреть в ее расстроенное личико.

Бела уже достаточно выросла и понимала, как далеко отсюда находится Калифорния. Она спросила, когда мама вернется, и он ответил, что не знает.

Он приготовился утешать ее, выводить из потрясенного состояния, но Бела сама стала утешать его, обвила его шею руками и крепко прижалась к нему. Словно боялась, что он тоже куда-нибудь от нее денется.

— Папа, я с тобой никогда не расстанусь, — сказала она.

Он давно знал: их брак с Гори потерял всякие шансы превратиться в настоящее супружество, но за все эти годы Гори ни разу не завела разговора о своем желании уйти от него.

Иногда он даже и сам думал о том, что после поступления Белы в колледж, после ее отъезда, они с Гори, наверное, начнут жить порознь. Вот Бела подрастет еще, станет независимой, не будет нуждаться в их заботе, тогда в их жизни может начаться новая фаза.

Он всегда считал: Гори, как и он, терпит их брак ради Белы. Ему в голову не могло прийти, что Гори недостанет терпения подождать.

Из трех женщин, имевшихся в жизни Субхаша — мать, Гори и Бела, — у него осталась теперь только одна. Мать повредилась рассудком. В ее голове больше не было ясности — там все теперь заполонили воспоминания об Удаяне и о его смерти.

И умопомешательство играло роль ее единственной отдушины. Она сидела дома взаперти, только один раз в день выбиралась за порог. За ее физическим благополучием и безопасностью следила Дипа.

А вот рассудок Гори спас ее. Он позволил ей распрямиться, расчистил для нее путь. Путь, по которому она пошла дальше.

Что еще оставила Беле ее мать? На ее правой руке чуть повыше локтя темное пигментное пятно — того же смуглого цвета, какого была кожа у матери. И такое же пятнышко, только маленькое, находилось на безымянном пальце правой руки Белы.

А в их доме в Род-Айленде, в комнате Белы, появилось новое воспоминание о матери — тень на стене, очертаниями напоминавшая мамин профиль. Эту тень Бела стала замечать только после ухода матери и с тех пор все время смотрела на нее.

Лоб, нос, рот, подбородок — все точно как у мамы. Что давало такую тень, Беле было неизвестно. То ли ветка дерева, то ли какой-то выступ на карнизе, так преломлявший солнечный свет.

Каждый день, после заката солнца, тень исчезала и каждое утро возвращалась на свое место. Бела никогда не видела, чтобы тень изменила форму или поблекла.

В тени на стене Бела каждое утро узнавала профиль матери, и у нее оставалось ощущение — та опять навестила ее. Так иногда люди угадывают какой-то родной и близкий им облик в облаке на небе. Только, в отличие от облаков, этот образ никогда не распадался, никогда не менял очертаний, никогда не превращался во что-то другое.

В ежедневной жизни с ней стало теперь легко. То, что раньше требовало усилий, теперь перешло в настоящее отцовство — превратилось в исключительную связь, которую нельзя разорвать или пересмотреть. Теперь у него была дочь, и все. Только он знал, что она не его дочь. Усеченные стороны его жизни как-то постепенно улеглись, притерлись одна к другой. Это была не победа, но и не поражение.

Бела пошла в седьмой класс, учила испанский язык, алгебру, экологию. Он надеялся, что новая школа, новые учителя и предметы отвлекут ее от душевного разлада. Поначалу так и казалось.

Он изменил свое рабочее расписание и теперь по утрам готовил завтрак и отправлял ее в школу. Смотрел, как она идет к автобусной остановке с рюкзачком, набитым учебниками.

Однажды он заметил, что грудь у нее под футболками и свитерами уже не плоская. Словно юное деревце, выжившее после наезда машины, она продолжала расти и расцветать.

Фигура стала стройнее, характер спокойнее, выходные дни она теперь проводила самостоятельно. Вела себя как Гори в свое время. Она больше не приставала к нему с просьбами погулять с ней в воскресенье. Говорила, что ей надо делать уроки. Это новое настроение поселилось в ней быстро и неожиданно — как сумерки в осеннем небе. Он не спрашивал у нее, в чем дело, потому что знал ответ.

Она училась существовать отдельно от него. Субхаша это по-настоящему потрясло. Он-то полагал, что будет всегда пестовать ее, ограждать от всего, утешать, приободрять. Но он вдруг почувствовал себя отброшенным, словно его обвинили вместе с Гори. Он боялся потерять свою власть над ней, свой авторитет, и теперь, когда он стал таким одиноким, его отцовская уверенность пошатнулась.

Бела попросила разрешения перебраться из своей спальни в комнату Гори. Просьба его покоробила, но он разрешил, убедив себя в том, что это у нее естественный порыв. Он помог ей перенести вещи, переклеил ее плакаты, устроил настольную лампу на письменном столе Гори, расставил книги на полках. Но уже через неделю она решила, что ей больше нравится ее бывшая комната, и захотела перебраться обратно.

Бела разговаривала с ним только по мере необходимости. Иногда могла не обратиться целый день. Он гадал, не рассказала ли она друзьям о произошедшем в их семье. Но она вроде бы ни с кем не виделась, не отпрашивалась погулять, и к ней никто не приходил. Он уже пожалел, что они живут в этой отдаленной части города в доме, а не в многоэтажке поближе к университетскому городку, где у нее могло быть много друзей. Он ругал себя за то, что повез ее в Толлиганг и дал Гори возможность сбежать. Он мог только гадать, что Бела думает о матери и об Удаяне. О них обоих она никогда не упоминала, а ему оставалось только догадываться, как много ей известно.