Советская правда - Всеволод Анисимович Кочетов

что по-настоящему не снисходит. На глазах у зрителей распадалась патриархальная сельская семья, проживающая в той самой деревне, где родился автор романа, в семью входило новое, молодежь училась, шла в город – учиться дальше, работать, старики, не воспринимая новшеств, доживали свой век в родных местах. Зал то замирал в напряжении, то взрывался аплодисментами, вздыхал с облегчением.

Недавно у нас переведена и выпущена в свет книга Мартина Викрамасинге «Последний век» – трилогия, в которую входит и роман «Меняющаяся деревня». Это превосходная книга, стоящая в ряду лучших произведений мировой реалистической культуры. Читая ее, следя за развитием характеров героев, за ходом их трудных, сложных судеб, как бы перечитываешь страницы истории цейлонского общества первой четверти нынешнего века.

Одни бунтуют против той – и материальной и духовной – зависимости, какую для цейлонцев установил полуторавековой колониальный режим англичан; другие подобострастно служат колонизаторам, стремясь «выбиться в люди». От этого уродуются, калечатся души, сгибаются спины, тускнеют глаза.

Лишний раз убедился я там, в зале цейлонского кино, смотря фильм по одному из лучших романов Мартина Викрамасинге, насколько верны требования к искусству быть народным, служить творящим жизни и историю массам, а не пресыщенной кучке снобов. Мартин Викрамасинге с его народным творчеством в тот вечер властвовал в сердцах всех, кто смотрел на экран.

– Когда я пишу, – сказал мне Мартин во время одной из последующих наших встреч, – я никогда не вижу перед собой кислого лица критиков, которые потом будут брезгливо перебирать пальцами мои строчки, как это делают стряпухи на рынке возле лотков с креветками. Я вижу лицо читателя, простого человека-труженика, вижу его глаза, устремленные в книгу, его шевелящиеся губы: может быть, он читает еще по складам. Я ведь сам когда-то был именно таким, я все помню, ничего не забываю. Между прочим, вы, русские, помогли мне найти верную дорогу в литературе. В тысяча девятьсот двадцатом году я впервые прочел Льва Толстого. Это была «Анна Каренина» на английском языке. Закрыл могучую книгу на последней странице и почти физически ощутил: какая же препустейшая литература валом валила к нам в те времена через океан из Европы, и прежде всего, понятно, из Англии! Я не говорю, вы сами понимаете, о таких мастерах, как Филдинг или Теккерей, и им подобных. Я говорю о новой европейской, английской литературе – о пустом, ничем тебя не обогащающем массовом чтиве. Толстой открыл мне до того неведомый, огромный, богатый мыслями мир. И знаете, в чем еще выразилась его сила? Он помог мне увидеть и настоящих французов, до которых я как-то не доходил, привил вкус к настоящей, да, да, именно к настоящей мировой литературе.

За Толстым к цейлонскому писателю пришли и другие русские: Тургенев, Чехов, Горький… Каждый из них нес ему новое, удивительное, щедрое.

Строгими мерками мировой литературы, создавшей образцы подлинно народных произведений, мерит Мартин Викрамасинге работу своих коллег, писателей Цейлона. Добрые слова услышал я от него о профессоре Саратчандре – драматурге, литературоведе, фольклористе, о моем кандийском знакомом Гунадасе Амарасекаре, о многих других. Мартин пристально, придирчиво и по-отечески заботливо следит за их работой.

В тот первый вечер нашего знакомства мой хозяин, как это и водится у писателей, показывал мне свой рабочий кабинет. Небольшая комната, все стены в полках с книгами, удобный письменный стол и широко распахнутая – не дверь, а, как и в гостиной, вся стена, прямо в бушующую тропическую зелень. Хозяин останавливался возле полок, трогал корешки книг, рассказывал историю того, как он читал ту или иную книгу, какие мысли вызывало чтение, что он думает об авторе.

– Тут собрались не только мои друзья. Среди собравшихся есть и мои недруги, – сказал он без улыбки. – И когда я пишу, я вижу и тех и других. С одними иду рядом, с другими спорю, сражаюсь. Утром, рано, когда поют птицы, так хорошо думается!

– Мартин встает вместе с птицами, едва начнет светать, – поясняет все время присутствовавшая при разговоре жена писателя, женщина с доброй, светлой, застенчивой улыбкой, носящая прекрасное имя Према, что на санскрите означает «любовь». – Выпьет чашку крепкого чая – и за письменный стол. Пишет до завтрака.

– А потом она мне все переписывает. Иначе сам себя не разберу. Так, наверно, поступает большинство писательских жен? Не с Софьи ли Андреевны все началось?

Много, очень много написал Мартин Викрамасинге – писатель большого, вдохновенного трудолюбия. Его собратья по перу во всем мире могут ему только завидовать…

Одного американского миллионера спросили, как ему удалось добиться его огромного состояния. Он ответил: «Я ежедневно вставал на час раньше других». Может быть, всем, кто пишет, надо вставать вместе с птицами?

Иногда, как я заметил, Мартину Викрамасинге кажется, что он уже немолод, что ему незачем лезть в литературные и идейные схватки, что надо замкнуться и только писать, писать. Тогда он затевает, скажем, копку пруда возле дома, напустит в него пестрых экзотических рыбок, пытается уйти в созерцание этого микромирка. Но его общественный темперамент торжествует над слабостями возраста, берет над ними верх. Что бы он ни делал, в конечном счете получается непременно то, о чем он сказал: «С одними иду рядом, с другими спорю, сражаюсь». Несколько лет назад за книгу «О международном взаимопонимании» ему была присуждена премия филиппинского президента. Шестьдесят тысяч рупий. Деньги немалые. На Цейлоне литературным путем их заработать очень и очень непросто. Почему бы не воспользоваться возможностью укрепить материальные дела и не получить такую значительную сумму? Но Мартин сказал:

– Пока воздержусь. Вот если вы не перемените своего намерения после того, как выйдет в свет моя новая книга – о Советском Союзе, над которой я сейчас работаю, тогда, пожалуйста, вернемся к этому вопросу.

Книга «Расцвет Страны Советов», над которой он работал, вышла. О премии филиппинского президента, понятно, разговора больше не возникало.

– Боюсь, что они меня подкупают, – объяснил он свой отказ. – Мне совсем не все равно, каким путем зарабатывать деньги, нет!

Опыт жизни у этого человека достаточный, глаз его зорок. Понимая место такого писателя в цейлонском обществе, международное звучание его слова, его то и дело стремятся завоевать реакционные силы всевозможных мастей. То хотят втянуть в какое-либо литературное жюри, то в очередную затею бизнесменов-издателей, то в редактирование дурно пахнущих сборников. Мартин стоит твердо, покачнуть его невозможно. Разве лишь возникают вот такие временные ссылки на возраст, на недуги, когда он усаживается возле своего прудка и созерцает игру синих, золотых, серебряных рыбок, но из чего в конце концов вдруг возникает замысел очередной полемической, остро проблемной статьи. Тогда рано утром вместе с пением пробуждающихся птиц – за письменный стол.

– Я всегда жил своим умом и своими чувствами, – сказал он мне. –