Письмо Россетти - Кристи Филипс

– Как давно.

– Да, – кивнул Антонио, однако в объяснения пускаться не стал.

– Ну а жена или любовница?

Зачем она спрашивает? Он украдкой покосился на Алессандру, но лицо ее оставалось безмятежным, равнодушным.

– Я, как и вы, никогда не любил, – сознался Антонио. – Потому что знаю: настоящая любовь всегда прелюдия к несчастью.

– Когда вы поняли это?

– О, долгая история.

– Я просто обожаю долгие истории!

Антонио не решался начать. За последние девять лет он никому никогда этого не рассказывал. И вдруг с необычайной живостью вспомнились мать, отец, старый огромный дуб, что высился на холме неподалеку от родного дома. Алессандра заставила его думать о вещах, о которых он предпочитал не думать, сознательно отгоняя все воспоминания о них. Однако на этот раз он отбросил сомнения и заговорил.

– Когда мне исполнилось шестнадцать, я выпросил у отца разрешение учиться фехтованию. До этого он обучал меня сам, но понимал, что уже мало может мне дать, а потому договорился о моем обучении у дона Гаспара Ортис Вега де ла Васкеса. Он жил на другом конце Утрилло, главного города, на окраине которого находилось феодальное поместье моих родителей. И чтобы добраться до него, мне приходилось скакать две мили до города, затем еще четыре мили, чтобы объехать его, ну а потом еще через рощу из деревьев грецкого ореха. Дон Гаспар был весьма успешным учителем фехтовального искусства. Помогал тренировать королевскую гвардию, написал целый трактат о фехтовании на шпагах, очень популярный в Испании. Он отсутствовал много лет, а потом вдруг вернулся в Наварру вместе с дочерью. К небольшому его имению вела усыпанная гравием тропинка, что пролегала через рощу грецкого ореха, дом стоял на опушке. То был чудесный дом из камня розового цвета с большой аркой в центре, через которую можно было попасть во внутренний дворик. Фасад украшали четыре высоких окна на втором этаже и балкон. В первый же день, едва успел я выехать из рощи на опушку, как заметил в одном из окон фигуру женщины. Вернее, то была молоденькая девушка, и она очень серьезно и строго смотрела на меня сверху вниз. То была самая красивая девушка из всех, кого я видел. Я сидел на лошади, позабыв обо всем на свете, сидел не двигаясь и любовался ею. Она была настоящей красавицей, и вместе с тем, если я начну описывать ее, вы скажете, что ничего особенного в ней не было. Длинные черные волосы, розовые губы, темные глаза – глубокие и неподвижные. Но самое красивое в ней было… нет, только не вздумайте смеяться… это уши. Волосы были гладко зачесаны назад, и я видел их вполне отчетливо – такие маленькие совершенной формы ушки, они напомнили мне изящные морские раковины. Вообще вся она походила на некое редкостное создание, на олененка, которого я однажды видел в лесу. То же нежное и одновременно серьезное выражение лица, точно я чем-то удивил или напугал ее. И в то же время она ожидала меня увидеть. Но, встретив мой взгляд, внезапно отошла от окна и скрылась в глубине комнаты. Как раз в этот момент во дворе появился дон Гаспар и направился ко мне. Он оказался старше, чем я предполагал, – седые волосы, маленькая, аккуратно подстриженная седая бородка, – но очень собранный, подтянутый и прекрасно развит физически. Манерами он обладал безупречными, был сдержанно любезен и всегда выбирал соответствующие и точные формы обращения. Он приветствовал меня и провел со двора в дом, в просторный спортивный зал. Я не слышал и слова из того, что он мне говорил, – перед глазами неотступно стояло прекрасное видение, возникшее в окне. Но как только началась тренировка, я пришел в себя. С каким пылом и напором я сражался, полагая, что красавица где-то рядом, видит меня, наблюдает. Как же страшно страдал, допустив малейший промах, опасаясь, что она могла быть свидетелем моей несостоятельности. Я был прекрасен и ужасен одновременно. Делая удачный выпад против моего учителя, я испытывал торжество, какого прежде никогда не знал; допустив промах, впадал в такое отчаяние, что, казалось, выхода из него не было вовсе. Разумеется, в тот, самый первый день я не знал, что дон Гаспар щадил меня, он прощупывал меня, пытался понять, на что я способен, с какого уровня хочу начать занятия. Ибо этот мой новый мастер обладал невиданным запасом приемов и уловок, их было больше, чем я мечтал освоить. Слава Создателю за тогдашнее мое неведение; если б я знал, с какой легкостью он может победить меня, то, наверное, уже никогда бы к нему не вернулся. Возможно, мне следовало поступить с точностью до наоборот: в полной мере осознать свою никчемность и несостоятельность, ибо если б я больше не вернулся…

Тут Антонио умолк и даже закрыл глаза. Потом тряхнул головой и вновь заговорил:

– Продолжалось все это несколько месяцев. Всякий раз приезжая к нему, я видел, как она стоит у окна, а после уроков с необычной остротой ощущал ее присутствие в доме, но никогда не видел ее. А когда отъезжал от их дома, к окну она ни разу не подходила. Однако мне удалось узнать ее имя – Эфиджения. И я повторял его про себя снова и снова, словно пробовал на вкус. Точно наваждение какое-то, мне никак не удавалось избавиться от этой новой привычки. Воскресенье, когда уроков не было, стало настоящей пыткой. Весь день я проводил, тренируясь втайне от близких, и молил Бога о том, чтобы скорее настал понедельник. Я бешено ревновал других учеников, бравших уроки у дона Гаспара. Ревновал за то, что и они тоже могли увидеть ее в окне и тоже влюбиться. Я уже начал впадать в отчаяние. Порой казалось, что я полюбил привидение, а не девушку, ибо, несмотря на то что занимались мы с доном Гаспаром каждый день, он ни словом ни разу не упомянул о том, что у него есть дочь. Прошло несколько месяцев, и вдруг дон Гаспар пригласил меня вместе с семьей к себе на воскресный обед. Чтобы отметить тот неоспоримый факт, что я стал настоящим мастером фехтования, – то были собственные его слова. Честно сказать, я был удивлен, считал, что дон Гаспар еще не довел меня до совершенства. Но тот твердил, что я лучший из его учеников и что мои родители должны мной гордиться. Вы даже представить не можете, как меня обрадовало это известие. Ведь на обеде я наконец-то должен был познакомиться с Эфидженией. И вот он настал, этот великий день, и я вместе с семьей прибыл к дону Гаспару. И мне представили Эфиджению, но она никак не отметила меня, столь же вежливо и коротко поздоровалась, как с моими родителями и сестрами. На протяжении всего обеда она ни разу не заговорила со мной, даже глаз на меня не подняла. Настало время уходить, я пребывал в полном отчаянии. Я понимал, что выдумал все ее чувства ко мне. Мне казалось, я вижу нечто в ее глазах, когда она смотрела на меня сверху вниз из окна, а теперь все это превратилось в глупую мальчишескую фантазию. И выхода из ситуации я не видел. Я даже решил было отказаться от уроков фехтования. Но все же пересилил себя. С тяжелым сердцем подъезжал я на следующий день к дому дона Гаспара, не испытывая прежнего радостного волнения и нетерпения, которые прежде подстегивали меня. В окне девушки видно не было, и я почти обрадовался этому, не хотелось, чтобы она прочла на моем лице разочарование и печаль.

Антонио вздохнул: воспоминания эти до сих пор волновали его.

– В тот день фехтовал я просто ужасно, был неуклюж и медлителен, и дон Гаспар изрядно “потрепал” меня. И еще показалось: он был огорчен не меньше моего. Но я был настолько удручен, что принял этот провал с полным безразличием. Он кричал на меня, говорил, что, если я не стану заниматься лучше, мне следует уйти. И я ушел, и больше всего на свете мне в тот момент хотелось умереть, мысли путались, а сердце разрывалось от отчаяния. Стоял перед домом и отвязывал лошадь, как вдруг с неба упал грецкий орех, приземлился прямо у моих ног. Странно – деревья росли довольно далеко, и даже сильный порыв ветра не мог сорвать и подбросить к моим ногам орех. И вдруг я понял, что орех прилетел вовсе не из рощицы, но откуда-то сзади. Я развернулся, поднял глаза, и – о чудо! – она стояла у окна. Еле заметно кивнула, и тогда я сообразил, что орех бросила она и что мне следует его подобрать. Я немедленно сделал это и понял, что внутри он пустой. Осторожно разняв скорлупки, я достал крохотный клочок белой ткани, аккуратно сложенный в несколько раз. Развернул его. И нашел сердечко из красного шелка, искусно вышитое. Прошло не меньше минуты, прежде чем я догадался о значении этого подарка. Снова поднял глаза на Эфиджению. Она стояла молчаливо и неподвижно, как всегда, затем легонько прижала левую руку к сердцу. И лицо ее волшебным образом изменилось – нет, то была не улыбка, просто все оно как-то просветлело. И я сразу все понял. Она меня любила! Мне хотелось прыгать, кричать, петь песни. Однако я по мере сил пытался сохранить достоинство. Низко поклонился ей, затем прижал шелковое сердечко к груди – показать, что всегда буду носить его рядом со своим сердцем. И впервые за все время я увидел ее улыбку. Она сразу же вернула меня из мрака в свет. Я вскочил на лошадь и поскакал домой. Мне не терпелось сообщить радостную новость отцу. Нашел я его в кабинете и прямо с порога заявил, что хочу жениться на Эфиджении Ортис. То, что он сказал мне в ответ, разом разрушило наши жизни.