Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ

из машины, не доезжая до подъема к жилому массиву, где живет женщина. Заплатил за кофе, выпитый вместе с Тасиро, – это уж ладно, потом вывалил кучу денег в студии ню, по пьянке, наверно, а теперь еще раскошелился на такси… сколько же я должен взыскать на покрытие расходов?.. нужно, естественно, донесение, подкрепляющее их необходимость… вряд ли можно утверждать, что нет ничего достойного упоминания в донесении… даже напрасная потеря времени может чему-то научить… я думаю, мне удалось получить прекрасный ластик, чтобы в течение двух часов с потенциальным псевдобеглецом стирать неясные, ненужные линии.

Однако почти немыслимо занести этот косвенный урожай в объективное донесение, которое бы не потеряло ценности, выйдя из-под моего пера. Написать, что лжец признался в том, что ложь была ложью, – все равно что ничего не написать. Когда я мысленно возвращался назад, в памяти отчетливо всплывали лишь голые белые ноги под стойкой… лишь ощущение, будто я впитываю их своей ладонью… но эта отдельная часть женщины не приводила меня к целому, и если бы я попытался завершить «фреску», то остальные части смог бы отыскать только там, за лимонной шторой. Точно мотылек, привлеченный световой ловушкой, я направляюсь к этому окну. Не имея никакого повода и в то же время не особенно задумываясь о том, что у меня его нет…

Нет, нельзя сказать, что совсем не было повода. Повод – моя машина, брошенная у самой лестницы, ведущей к дому женщины, как раз напротив второго отсюда фонаря… я ее оставил под тем предлогом, что был пьян, но сейчас я еще более пьян, так что и этот повод весьма шаток. Я медленно иду тропинкой, протоптанной по высохшему газону, сокращая расстояние до лимонного окна. От угла дома номер три, если идти обычно, тридцать два шага… поднимаю голову – ряды фонарей, точно застывшие, не мигающие, искусственные глаза, сзывают на праздник, который никогда не наступит… окна – бледные прямоугольники света, выстроившиеся в ряд, как проклятья, – там давным-давно забыли и думать о празднике… Подняв воротник пальто, я замираю – ветер, точно мокрая половая тряпка, хлещет по щеке… как раз там, где последний раз видели его…

Если бы человеком, стоящим сейчас здесь, был не я, а он… он, тайно прокравшийся сюда под покровом темноты. О чем бы он думал, глядя в окно покинутого дома? Я пытаюсь проникнуться его настроением, но мне не удается. Почему-то все время его лицо заслоняет шофер такси, с которым я только что приехал. Человечек цвета накипи, вместо воздуха вдыхающий ропот, вместо крови нагнетающий в жилы проклятье, человечек, все тело которого испускает зловоние хлева… такому человечку незачем здесь стоять… ему незачем исподтишка сопрягать свою судьбу с лимонным окном… но, наверно, далеко не все водители именно такие. Есть среди них и положительные, хозяйственные люди, как, например, Томияма, купивший у него машину. Он должен быть самим собой. Его не заслонить никому другому. Он… он, решительно отвернувшийся от надежды на любой праздник, смело попытавшийся вырваться из разложенной по полочкам жизни… может быть, он и решил отправиться в путь, чтобы прийти в вечный праздник, которого никогда не может быть?

В один прекрасный день неожиданно попадается на глаза кусок бумаги, приклеенный к какой-то стене или фонарному столбу, – слинявшее от ветра и дождя и не привлекающее ничьего внимания объявление об огромном празднестве, которое еще сильнее подхлестывает желание, потому что место и время не указаны. И он, желая попасть на празднество, существующее лишь в объявлении, без оглядки устремляется на торжество, которое, в отличие от еженощной имитации празднества, сверкающего украшениями лишь в темноте и в неоновом свете, будет длиться вечно, не кончится и после смерти… на праздник в мир ночи, который будет продолжаться бесконечно, лишь бы на нем было достаточно тьмы… в безграничный круг радости, не обрамленный усталостью, разочарованием, обрывками бумаги, пляшущими на ветру…

Теперь он стоит здесь… взвешивает, что тяжелее – утраченное или еще не осуществленное желание… на что же решиться?.. я шарю, пытаясь найти его… нет, ничего не выходит… эта тьма, в которой я шарю, в конце концов оказывается моим нутром… моей собственной картой, отпечатавшейся в моем же мозгу… тот, кто сейчас стоит, – это я сам, а не он… откровенно говоря, стоять я должен не здесь, а скорее у забора стройки, которая видна из квартиры моей жены… а вместо этого я стою здесь и дрожу, рыская взглядом по окнам совершенно чужого человека, ничем со мной не связанного, за исключением того, что он случайно оказался заявителем… может быть, и то место, где сейчас стоит он, не отмечено на его собственной карте, и он стоит под окном, которого я даже не могу себе вообразить… в том месте, до которого не добраться никому, кроме него, спит ли он, бодрствует ли, смеется ли, плачет ли, сердится ли, грустит ли, отчаивается ли, веселится ли, наживается ли, страдает ли от зубной боли, дрожит ли от страха, дымит ли, как пустая сковорода на огне, покрывается ли гусиной кожей, витает ли в облаках, топчется ли на месте, летит ли стремительно в пропасть, углубляется ли в подсчет наличности, предается ли воспоминаниям, строит ли планы на завтра, мучается ли от кошмара одиночества, рвет ли на себе волосы в раскаянии, наконец, смотрит ли затаив дыхание, как сочится кровь из глубокой раны…

Однако сейчас здесь стою я. Несомненно, я сам. Собираясь идти по его карте, я иду по своей собственной, собираясь преследовать его, я преследую себя. И вот я застываю, точно примерзаю к месту… нет, не только из-за холода… нет, не только из-за опьянения… нет, не только из-за стыда… замешательство превращается в беспокойство, беспокойство превращается в страх… мой взгляд следует до угла дома номер три, бегает вверх и вниз, возвращается назад и начинает считать здания… еще раз… снова и снова… точно сумасшедший он мечется по зданию сверху вниз и снизу вверх… нету!.. нету лимонной шторы!.. в том месте, где должно быть лимонное окно, висит штора в бело-коричневую продольную полосу!.. что же случилось?.. если я хочу знать, достаточно пройти вперед еще тридцать два шага, подняться по лестнице и позвонить у двери слева на втором этаже, но… я уже не в силах… поскольку так изменилась штора, тот, кто меня встретит, будет отличаться настолько же, насколько лимон отличается от зебры… а вдруг и в самом деле эта полосатая штора – условный знак, оповещающий о его возвращении?.. ну а если произошла та самая невероятность,