Исповедь социопата - М. Томас

Она была похожа на меня настолько, что мне тоже захотелось поиграть и испортить ей жизнь. Я быстро сообразила: Люси втюрилась в Касса, Касс влюблен в меня, а значит, я имею неограниченную власть над Люси. Я подначила Касса, посоветовав приударить за Люси. Меж тем я узнала о Люси все, что нужно, от ее доброжелательных подруг. Вылазки к подругам не только имели конечную цель, но и сами по себе доставляли мне немалое удовольствие. Оказалось, что мы с Люси родились в один день с разницей в несколько часов. Этот факт стал для меня восхитительной навязчивой идеей. Я начала думать о Люси не просто как о двойнике, но и как о вечно присутствовавшем зеркальном отражении. У нас были одинаковые наклонности, одни и те же больные места; обе мы отличались одинаковым стилем общения – несколько рассеянным, по видимости, формальным и неуклюжим. Я вообразила Люси моим вторым «я» и, естественно, прониклась к ней большим интересом.

Все время, пока Касс встречался с Люси, я держала его на коротком поводке. Я заставляла его то назначать, то отменять свидания, чтобы побыть не с ней, а со мной. Он стал моим сознательным соучастником, так как понимал, что я использую его, чтобы досадить Люси. Когда его начали мучить угрызения совести, я порвала с ним. Дождавшись, пока он снова сосредоточится на Люси, а она воспылает надеждой, что Касс покончил со старым и начал новые отношения, я снова позвонила ему, наговорив массу глупостей: что мы созданы друг для друга, что я порвала с ним только для виду, чтобы испытать его чувства. Я не испытывала к Кассу ни малейшего уважения.

Люси была не лучше. Она не умела держать при себе сокровенные чувства, особенно в общении с такими людьми, как я, которые в любой момент могли использовать эти сведения против нее. Мне казалось, что она очень сильно страдала. Происходившее отдавало дешевым фарсом, как старые мелодраматические фильмы о вампирах, где объект (или жертва) любви все время неведомо куда идет и постоянно режется – то твердой бумагой, то ножом, кроша лук, то разбивает себе коленку, упав на камень. Если не сама Люси, то ее добрые подруги выбалтывали все, что я хотела знать. Головокружительное приключение! Иногда мне казалось, что меня просто надувают, потому что такие дела не могут идти гладко.

Самое интересное, однако, что я искренне люблю Люси, даже поверженную. Меня чаровало это поведение Поллианны. Я с трудом удерживалась от искреннего отношения к ней, мне почти хотелось стать ее истинным другом. В интриге было столько психологически интересных поворотов, по крайней мере для меня, что самый пустяковый разговор с Люси становился настоящим пиршеством духа. У меня просто слюнки текли от предвкушения следующих встреч. Но все же десерт оказался слишком обильным, и через некоторое время я стала избегать Люси, чтобы не допустить несварения. Я велела Кассу навсегда порвать с ней.

Это я называю портить людям жизнь. Как видите, я практически не приношу вреда. Что, собственно говоря, я сделала плохого Люси? Ничего. Вот что случилось с ее точки зрения: она запала на парня и целовалась с ним на вечеринке. Они стали встречаться пару раз в неделю, иногда вдвоем, а иногда втроем, вместе с раболепной подружкой (со мной). Через некоторое время все кончилось ничем. Занавес. На самом деле в ее жизни я не разрушила и не сломала ровным счетом ничего. Сейчас Люси замужем, у нее хорошая работа. Самое худшее, в чем меня можно обвинить, – это в том, что я спровоцировала роман, который она считала настоящим, но который был инсценировкой (я поставила этот спектакль, как могла). Вот, собственно, и все. Я даже не манипулировала другими; я манипулировала собой. Я сама расстраиваю свои эмоции в попытке расстроить эмоции чужие. Пытаясь испортить жизнь другим, я питаюсь изощренными психологическими фантазиями, которые либо воплощаются в жизнь, либо нет. Меня, правда, устраивает даже сама возможность воплощения.

Кто-то однажды предложил мне для обострения эмоционального восприятия принимать метилендиоксиметамфетамин – действующее вещество экстази. Я ответила, что идея кажется мне интересной, но я заставляю себя воспринимать чужие эмоции через фильмы, музыку и живопись и не уверена, что МДМА что-то добавит.

Я люблю музыку. Нет никакого сомнения, что музыка обладает властью над людьми, так же как фильмы (возможно, тоже благодаря музыке). Мне представляется, что цель музыки – пробуждать чувства или ощущения, особенно если публика готова отдаться этим чувствам. Я обнаружила, что музыка – отличное средство изучить других, позволяющее мне испытывать эмоции так же, как их испытывают другие или как их испытывает композитор или автор текста песен. Музыка в какой-то мере похожа на наркотик, так как заставляет меня чувствовать то, что я обычно не ощущаю; музыка – это искусственный вход в альтернативную чувственность.

Когда я училась музыке, мне нравилось, даже когда меня критиковали, так как преподаватели по полочкам раскладывали мои ошибки во время конкурсных выступлений. Мне нравилось, что преподаватели методично и вдумчиво, с неподдельным вниманием разбирали игру, и не важно, хвалили меня или нет.

Когда я стала старше, музыка начала играть в моей жизни иную роль: благодаря ей я общалась с другими музыкантами, а это общение лишено коварства и неискренности. Узы между выступающими музыкантами выковываются звучащими инструментами, развертывающимся во времени музыкальным действом, и не зависят от слов или выражения лица. Исполнение музыки доставляет удовольствие и обогащает меня; это чувство не может сравниться с удовольствием от общения на любом ином поприще. Музыка помогает избегать случайного общения с людьми, не имеющими к ней отношения. Я могу в любой момент сесть за пианино, игра заменит любое общение. Для меня большое облегчение увидеть пианино в вестибюле отеля или в оформленном под старину баре.

Дело в том, что я терпеть не могу светские беседы. Мне нет никакого дела до восьмимесячного сына восторженной мамаши или до путешествия какой-то супружеской пары в Колорадо в прошлом месяце. Это отвращение усугубляется тем, что, когда я бываю вынуждена участвовать в таких разговорах, мне приходится притворяться – кивать, улыбаться и рассказывать кстати что-нибудь умное. Что же касается музыки, то я знаю: впечатление, какое я произвожу на людей, играя на фортепьяно, намного превосходит произведенное вымученными россказнями и болтовней. Уход от активного общения на социальных мероприятиях с помощью музыки воспринимается как самоуглубление, а не нежелание общаться, артистизм, а не презрение. Иногда намного легче проводить время, ни с кем не разговаривая. В музыке есть что-то таинственное и влекущее, а игра в обществе – полноценное вовлечение, расцениваемое как душевная щедрость.

Иногда мне хочется просто пассивно, как смотрят телевизор, наблюдать за людьми, не участвуя в разговорах. В самом деле, я провожу очень много времени перед телевизором, и мне совершенно не важно, что смотреть, я весьма неразборчивый зритель. Мне нравятся замкнутые вселенные и незатейливые сюжеты телевизионных сериалов. Мне импонирует то, что мне ничего не надо делать – достаточно пассивно созерцать, что происходит на экране, и равнодушно ожидать развязки. Мне легче отождествлять себя с героями фильмов и книг, чем с людьми в реальной жизни. В кино можно судить героев свободно. Читая книги, можно прислушиваться к сокровенным мыслям героев, не торопясь оценивать их действия, и снова возвращаться к внутренним монологам, если возникнет желание. Из книг, телевизионных передач и фильмов я узнала о людях больше, чем из общения. Кстати, герои книг и фильмов нравятся мне больше, чем люди, с которыми приходится сталкиваться в жизни.