Стёртая - Тери Терри

– Они отслеживают каждый автомобиль в Лондоне. Если я начну разъезжать не так, как предписано маршрутом, кто знает, что может случиться. Хотя, возможно, мне и сойдет с рук.

– Сойдет из-за того, кем был твой отец?

– И отец, и мама. Она тоже была не последним человеком.

– То есть ехать куда угодно не позволено даже взрослым?

– Нет. Сейчас нет.

– А раньше?

– Многое изменилось. Когда я была в твоем возрасте, жизнь была другая.

– Ты про двадцатые, когда все началось?

Мама моргает.

– Неужели я выгляжу настолько старой? В 2031-м мне было шестнадцать лет.

– Тогда ты помнишь и двадцатые со всеми этими бунтами и бандами, когда люди прятались в страхе по домам и не выходили на улицу.

Мама снова смеется.

– Это только одна из версий тех событий. Тогда же молодежи до двадцати одного года запретили пользоваться мобильниками. С их помощью недовольные связывались для организации демонстраций. Но тогда не все было так плохо. По крайней мере вначале. Хотя, конечно, с сегодняшним днем не сравнишь: гулять вечерами отваживался не каждый. – Она бросает взгляд в сторону, на стоящих на углу лордеров в черной форме и с автоматами. – Теперь опасаться нужно только их.

Удивительно.

– Ты сказала, что вначале было не так уж и плохо. А что случилось потом?

– Вы в школе историю изучаете? После краха – ограничения кредита и экономического коллапса в Европе, выхода Великобритании из ЕЭС и закрытия границ – наступил период, когда все перевернулось с ног на голову.

– Я видела фильм о бунтах.

– Да, в них показывают самые худшие моменты. Большинство студенческих демонстраций проходили на первых порах вполне миролюбиво. Но раздражение и злость постепенно нарастали.

На уроках истории нам показывают вышедшие из-под контроля толпы обезумевших, крушащих все вокруг себя и убивающих мирных граждан подростков. Ошеломленная рассказом мамы, я слушаю молча, а она говорит и говорит, возможно, чтобы отвлечься, не думать о том, куда мы едем и что стряслось там на прошлой неделе.

– Родители вечерами частенько спорили, а я спускалась тихонько по лестнице и слушала.

– Твой отец был членом парламента. Так что в споре победил он.

– Поначалу он был всего лишь обычным кандидатом, а выборы еще только предстояли. Мама же, как адвокат, выступала за гражданские права.

– А что это такое?

Она вздыхает.

– Подумать только, какие вопросы ты задаешь. А сама как думаешь?

– Гражданские права – это что-то вроде свободы, да?

Мама кивает.

– Свобода речи, свобода действия, свобода собраний. В общем, на способы урегулирования родители смотрели каждый по-своему. В конце концов она поддержала кампанию за создание новой политической партии, Свободное Королевство.

– Получается, они стояли по разные стороны?

– Да.

– Но верх взял твой отец.

– Не совсем. Результат получился неоднозначный. Двум партиям пришлось сформировать коалицию, хотя позиции папиной партии были сильнее. Поверь мне, за завтраком было что послушать. Так что, Кайла, не выиграл никто. Они пошли на компромисс. И результатом компромисса стала ты.

– Не понимаю.

Мама прибавляет звук радио, поворачивается ко мне и, понизив голос, говорит:

– Чтобы обсуждать это со мной, нужно уметь держать секреты. Ты сказала мне однажды, что не умеешь этого, а я думаю, что умеешь. Хочешь услышать продолжение?

Образцовая, послушная девочка сказала бы «нет» и не стала обладательницей опасного знания. Но сейчас контроль не у нее.

– Хочу.

– Ну так вот. На одной стороне выступали мой отец и движение «Закон и порядок», из которого вышли л ордеры. Нетерпимость к насилию и гражданским беспорядкам; суровые наказания для нарушителей закона. С другой стороны, та точка зрения, что молодежь – студенты, недовольные, протестующие – должны быть реабилитированы; что не во всем случившемся их вина; что с ними обходились слишком жестоко и несправедливо и что они тоже люди и заслуживают внимания и уважения, помощи, но не наказания.

– И при чем тут я?

– Тогда же случились эти открытия. Я не очень разбираюсь в науке. Речь шла о памяти. Исследователи пытались помочь людям с аутизмом и тому подобным, а обнаружили, отчасти случайно, способ лишения человека памяти.

– Зачистка.

– Вот именно. Для коалиционного правительства это было идеальное решение. Необходимость в жестоком наказании для преступников отпадала – им стирали прежнюю личность, проводили, как стало принято говорить, Зачистку, и таким образом они получали второй шанс.

Обдумываю услышанное.

– Другими словами, обе стороны получили то, чего хотели. Это и называется компромиссом?

Мама смеется, но смех выходит невеселый, и лицо у нее неулыбчивое.

– Я бы сказала, желаемого не получили ни те, ни другие, и каждая сторона винила во всем противную. Так было тогда, и так продолжается до сих пор в существующей ныне Центральной Коалиции. И тогда же появились приборы измерения уровня эмоций, эмометры, «Лево».

Я смотрю на управляющий моей жизнью браслет на запястье. Сейчас он показывает 5.2. Поворачиваю его, и острая боль пронзает виски. Знаю, что так будет, но не всегда могу удержаться от того, чтобы не подергать тюремную цепь.

– И как их компромисс связан с моим «Лево»?

– «Свободное Королевство» выступало за то, чтобы мы обеспечили бедняжкам Зачищенным приемлемые условия; лордеры требовали позаботиться о том, чтобы они не вернулись к прежним привычкам. Ответ? «Лево». Живи счастливо. Ничего плохого ты не сделаешь. Обе стороны довольны, поскольку получили желаемое.

– Ха. Понятно, что им не приходилось носить эти браслеты.

Мама снова смеется.

– Верно.

– А тебе пришлось выбирать? Между папой и мамой.

– Прежде всего, я старалась сохранить мир дома, а потому занимала выжидательную позицию. Потом…

– Потом?

Она долго не отвечает, и я уже думаю, что не ответит. Наконец поворачивается ко мне, и ее глаза блестят.

– Я, можно сказать, слезла с забора, когда они умерли.

Мы уже рядом с пунктом досмотра. Обе молчим. Ее родители погибли, когда террорист бросил бомбу в их машину. О чем бы мама ни думала только что, в душе я не сомневаюсь, в какую сторону от забора она побежала тогда. Конечно, к лордерам. Иначе просто быть не могло.

Пока идет досмотр, я незаметно наблюдаю за ней. Есть в ней что-то, что идет дальше слов. Как и прежде, лордеры признают ее и демонстрируют почтительность и уважение, которых не видно в их отношении к другим. Мама не возражает, но ей это не нравится.