Шла бы ты... Заметки о национальной идее - Евгений Сатановский

Однако же Париж и Лондон, что называется, ещё трепыхаются. Амбиций у них много. Да и экономика, не в пример государствам Южной Европы, пока ничего. Хотя они не Германия и тем более не США. Которые, отметим, наряду с СССР во второй половине ХХ-го века сделали всё возможное, чтобы разрушить британскую и французскую колониальные империи.

Разумеется, не из альтруистических соображений. Значительная часть британских военно-воздушных и военно-морских баз в Карибском бассейне и в Индийском океане досталась американцам от англичан. Равно как и зоны влияния в Северной Африке и Индокитае — от французов.

С лингвистической точки зрения французскому языку повезло намного меньше, чем испанскому и даже португальскому. Стран, население которых говорит по-французски, не в пример больше, но что это за страны? Слаборазвитые государства Африки. Кое-кто на Карибах и в Азии. Ну, есть ещё Французская Гвиана и Французская Полинезия, Квебек и чуть-чуть Луизианы. Валлоны в Бельгии. И всё.

Утешение не слишком убедительное. Что до английского — тут даже сравнивать не имеет смысла. Именно он и есть лингвафранка современного мира. А настоящая лингвафранка, то бишь язык франков, в этом самом современном мире не прокатывает. Это может нравиться или не нравиться, но это факт. Так проходит земная слава. Как изрекали древние римляне, когда им хотелось пофилософствовать.

Австрия — та самая европейская империя, от которой мало что осталось. Входившие в её состав Чехия и Словакия, Венгрия и Словения — государства, ныне самостоятельные. И таковыми останутся. Все прочие австрийские, а точнее, австро-венгерские земли вошли в состав Польши, Украины, Италии и остальных её соседей.

Горе побеждённым. Хотя с точки зрения культуры, экономики, уровня жизни и прочих милых типично европейских частностей Вена куда больше, чем столица маленького европейского государства. Как, впрочем, и Прага или Будапешт. Однако обе эти крупные европейские столицы ни имперских амбиций, ни связанных с ними комплексов не имели и иметь не собираются.

Хотя зарубку на память насчёт исторических провинций, оказавшихся частью других государств, их население хранит. Румынская Трансильвания — самый острый вопрос Восточной Европы после распада Югославии. Вена же политическая живёт буквально по Фрейду.

Тем более что во времена холодной войны привилегии нейтрального государства на границе между Западной и социалистической Восточной Европой использовались Австрией на полную катушку. И сообщали этой стране статус, служивший некоторой компенсацией за утерянное величие времён Марии-Терезии и Франца-Иосифа.

Национальные идеи прочих европейских государств — итог длинного исторического пути в качестве независимых монархий либо бывших вассальных территорий, ставших монархиями. Ну или чьих-то провинций. Которые самостоятельными государствами не были и стали ими только после распада чего-то большого, в том числе Оттоманской и Российской империй.

Государственный статус эта последняя категория европейских стран получила со всеми приличествующими ему комплексами, ксенофобией и конфликтами. Откуда, собственно, и проистекают все проблемы Балкан и постсоветских государств Восточной Европы во взаимоотношениях между ними. А также с Турцией и Россией.

Такая вот проблема отцов и детей в межгосударственном восточноевропейском формате. Балканская базаровщина и толковище на вече новгородском. Только вместо лягушек режут, выясняя отношения, живых людей. Безжалостно и, судя по истории недавнего распада Югославии, в большом количестве.

Скорее всего остаточные европейские проблемы помогла бы решить только намного более серьёзная, чем сегодня, кантонизация Европы. Учитывающая претензии, амбиции и особенности не только европейских стран как таковых. Но и основных, или вообще всех без исключения, составляющих эти страны провинций. На общеевропейском уровне.

Однако это означает перераспределение полномочий и важных функций центральных правительств не только в пользу Брюсселя, с чем они под давлением обстоятельств как-то примирились. Но и в пользу находящихся под их сегодняшним контролем регионов.

То есть в такой Европе в перспективе государства могут просто отмереть. Либо их вес понизится до уровня, никак не сопоставимого с уровнем сегодняшним. И зачем им такая конструкция? Ну, устойчивость Европы будет вроде бы как повыше. А если наоборот? И кто тут что-то может гарантировать?

Если Каталония, Эльзас, Шотландия, Бавария или Пруссия будут решать свои вопросы с Фландрией, Австрией, Чехией, Пьемонтом и Тосканой, что будут представлять собой нынешние европейские тяжеловесы: Великобритания, Франция и ФРГ? Кому в Лондоне, Париже и Берлине это нужно? Да и Брюссель, который ещё как-то справляется с союзом двадцати восьми государств, что будет делать с парой-тройкой сотен составляющих их территорий?!

Так что единственное государство Европы, которое живёт кантонами, как жило всю свою историю, — это Швейцария. Немецко-, франко— и италоговорящее население которой, разбавленное ретороманцами, остаётся островом консервативного устройства в центре левого европейского колхоза, во многом печально напоминающего СССР.

Поскольку любому центральному правительству, пусть даже такому слабенькому, как общеевропейское, палец в рот не клади. Схарчит всю руку. Это в Европе знают все. Что с печальной последовательностью непрерывно подтверждают евробюрократы. То есть все те, кого мы видим в качестве официального Брюсселя.

Последние, вопреки всем исходным преимуществам своего положения, умудряются превратить европейские плюсы в минусы, а достоинства в недостатки. Вроде бесконечных инструкций, правил, норм и стандартов, не пойми отчего и зачем введённых ограничений и прочего маразма, для отечественной публики памятного по временам советской власти.

Хотя было в ней много чего хорошего. Как есть много хорошего и в единой Европе. И похоже, что пока больше, чем плохого. Иначе вся эта единая Европа просто перестала бы существовать. Уж очень разное в ней население. Что вызвано самыми что ни на есть объективными историческими причинами.

Когда СССР завершал свой исторический путь, перестав быть «империей зла», он ушёл из стран, взятых Москвой под контроль по результатам Второй мировой войны. Оставляя на произвол судьбы союзников и сателлитов. Не пойми с чего разваливая всё мировое и европейское мироустройство. Но в Германии тогда царила большая эйфория.

Берлинская стена обрушилась. Любимец мировой элиты душка Горби сдал всё, не им завоёванное и отстроенное, ни за грош. С одной стороны. Однако разделённая на три части Германия получила шанс объединиться. И в полной мере этот шанс использовала. С другой.

Что было не только гуманно и хорошо, но и по-человечески понятно. По крайней мере, с точки зрения тех, кто всю свою жизнь прожил под советской властью. Десятки лет восточные немцы бежали на Запад, к родственникам и нормальному человеческому существованию. Под пулемётами. Или под страхом тюремного заключения — в лучшем случае.