Серебряный пояс - Владимир Топилин

Тишка придержал Любу за локоть: «Постой!». Та вздрогнула, напряглась, от волнения тяжело задышала: «Что?».

— Кажись, кто-то идет, — зашептал Тишка и потянул девушку назад, в ограду. — Давай пропустим, подождем.

Спутница повернулась к нему в попытке сделать шаг и… встретила губами его горячие губы. Ее охватил жар, ноги не держали, колени дрожали. Он долго, упорно держал в руках ее лицо, продолжая целовать. Девушка сначала хотела отстраниться, но не смогла.

Долго длились ласки молодых. По мерзлой дороге послышались нарастающие шаги. Тишка отстранился, прислушался:

— И правда кто-то идет!

Движение слышалось с западной стороны улицы, неторопливо приближалось. Поступь тяжелая, земля подрагивает, сразу понятно, что не человек. Парень затаил дыхание, вспыхнул, вспоминая разговор с парнями: «Конь?!».

Из темноты наплыла и остановилась около ворот огромная темная фигура. Неясно: то ли лошадь, то ли другой зверь. У Любы от страха затряслись губы, шепчет что-то невнятное, попятилась назад и быстро заскочила в избу. Тихон почувствовал, как из-под шапки на шею течет горячий пот, ноги одеревенели. Однако он сдержался, остался на месте, хоть и не зная, чего ожидать. Следующее мгновение облегчило душу. Черный силуэт издал знакомый храп: конь почувствовал человека, повернулся к нему. Всхрапнув еще раз, мерин тонко, негромко, призывно заржал. Сразу где-то далеко, на другом конце поселка, послышалось отчетливое шуршание, будто кто-то точил литовку перед покосом. Животина повернула голову, опять призывно заржала и, повернувшись, пошла по улице навстречу звуку.

Юноша стоял в оцепенении. Страх все еще холодил, однако разум кипел: «Почему конь один ходит среди ночи? Чей он? Что это за звук в другом конце поселка?».

Следующее оказалось еще невероятнее. Вслушиваясь в шаги уходящего коня, Тишка вдруг различил отчетливый голос петуха.

В общем, в этом не было ничего необычного. Петухи иногда дают голос в полночь и позднее, отмеряя время. Однако с обратной стороны поселка, откуда пришел мерин, началось точно такое же неясное шуршание. В ту же секунду, беспрерывно рюхая, четвероногий слуга человека развернулся и легкой рысью пробежал по улице назад, откуда пришел. Мимо Тимофея он проскакал галопом, так, что стекла в окне подрагивали. На его рысь переполошились все приисковые собаки. Кто был не на цепи, громким лаем провожали коня сзади, другие выли от злобы или страха. Кто-то из мужиков не выдержал, выскочил на улицу с ружьем. Раздался выстрел. За ним второй, третий.

Тихон не остался ждать окончания развязки, зашел домой, собрался зажечь лампу:

— Люба, где ты?

— Тут я, — с дрожью в голосе ответила девушка. — Не зажигай лампаду.

— Почему это?

— Вдруг кто-нибудь увидит в окошко…

— Кто увидит?

— Ну, конь каурый… Или еще кто…

Тихон засмеялся, однако керосинку зажигать не стал. Он снял телогрейку, шапку, наощупь положил одежду на лавку, опять спросил в темноту:

— Куда спряталась?

— Не спряталась я. Тут, на кровати сижу. Страшно!

Юноша подошел, сел рядом, чувствуя, как девушка дрожит. Какое-то время длилась тишина.

— Валенки хоть сними. На постели все же сидишь, — предложил он.

— Сам сними. Не могу, руки не слушаются, — ответила она, постукивая зубами.

Тихон помог ей стянуть валенки, бросил их на пол, завалился на край постели. Люба отодвинулась к стене, запахнулась в полы своей куртки. Долго молчали. Она, не дыша, ждала чего-то. Он, не настаивая, думал о происшествии.

— А ты чего это?.. — осторожно спросила она.

— Чего?

— Ну, приставал ко мне… поцеловал.

— Захотел — поцеловал! — буркнул Тишка в ответ, не зная, как дать оценку своим действиям. — А что, не понравилось?

— Да нет, — успокаиваясь, загадочно ответила она. — Как-то необычно все… приятно!

— Ну, если приятно, тогда двигайся ближе, еще поцелую.

Люба, не зная как поступить, осталась молча сидеть, упершись спиной в стену. Тихон, не дождавшись своего требования, сам приступил к действиям: осторожно взял ее за руку, притянул к себе, положил рядом:

— Не бойся! Что мы, дети, первый раз?

— Первый, — со страхом ответила она, доверчиво прижимаясь к нему.

От мысли, что рядом лежит девушка, Тишка мгновенно загорелся желанием, куда только робость девалась! «Ах, черт с ним! Сбежала Лушка, да и ладно. Что теперь, помирать? Вот девушка, рядом лежит. Если приласкать, так, глядишь, и любовью ответит!» — подумал он, касаясь губами ее губ. Руки сами бережно потянулись к сокровенным местам. Отбивая зубами чечетку, она не отталкивала, понимала, что вот пришло ее время. Граница невозможного отозвалась на ее губах негромким, резким стоном. Из глаз Любы потекли невидимые в темноте слезы тихого счастья: «Вот и все!».

В седое оконце настойчиво сочится мягкая дымка утреннего рассвета. Люба осторожно оторвалась от Тихона, старательно прикрывая от его глаз открытые части тела, одновременно выискивая свои одежды. Он открыл довольные глаза, вяло спросил:

— Ты куда?

— Домой надо. Светает…

— Ну и что? Пусть светает.

— Поздно будет… Увидит кто.

— Ну и пусть видят. Куда тебе идти?

Она насторожилась, поняла, собирая развалившуюся косу, с тоской выдохнула:

— Зачем я тебе нужна… Такая…

— Какая?

— Некрасивая, полная.

— Ну и что! Ты мне нужна такая, какая есть!

Люба притихла, еще не понимая, о чем он говорит. И от счастья едва не лишилась чувств, услышав слова Тихона:

— Не уходи никуда! Оставайся со мной жить!

Она прижалась к нему всем своим дрожащим телом, обняла так крепко, что он закряхтел от ее сильных рук:

— Задавишь! С кем жить будешь?

— Не задавлю! — с нежностью ответила она. — Разве можно раздавить самое дорогое, что у тебя есть в жизни?!

Прошло еще какое-то время. Поселок разбудили горластые петухи, суматошные собаки. За окном слышались непонятные голоса людей. Кто-то кричал, звал на помощь. Потом за окном послышались торопливые шаги, в двери постучали:

— Тихон, спишь? — донесся громкий голос Лешки Воеводина.

— Что еще? — не отрываясь от Любы, пряча ее под одеяло, капризно ответил он.

— Помочь надо. Человека с петли снять. Иван Сухоруков повесился.

Они появились внезапно. Дремавшие собаки запоздало бросились под ноги лошадям, залаяли, оповещая хозяев о появлении гостей. Григорий Панов, укрепляя в ограде сани, поднял голову: «Кто там?». И был немало удивлен, увидев перед собой Власа Бердюгина.