Перелетные птицы - Алла Кроун

— О каких слухах?

— Что японцы собираются оккупировать Маньчжурию! — выпалила Зина и в страхе оглянулась.

— Зачем бы им это понадобилось, Зина? По-моему, кто-то просто пытается поднять панику.

— Они хотят прекратить борьбу между националистами и коммунистами в Маньчжурии и защитить своих националистов от так называемых бандитов.

— Бандитов? Весьма неоднозначное слово.

— Я знаю, но, если они говорят о хунхузах, то это лишь предлог для вторжения, потому что хунхузы здесь существуют давным-давно и никак не угрожают стране. Да что там, китайское правительство раньше даже обращалось к ним за помощью, когда боролось с коррупцией.

Надя с интересом посмотрела на Зину.

— Я этого не знала. Я думала, это совсем дикие и неуправляемые люди, которые живут вдали от городов, где-то в тайге. Я слышала, что они похищали людей ради выкупа, но сейчас их осталось мало.

Зина покачала головой.

— Нет, хунхузы гораздо опаснее. Но что мы смешиваем грешное с праведным? Речь не об этом. Почему Японии вдруг вздумалось защищать Маньчжурию от этих преступников?

Надя на какое-то время замолчала, переваривая новость. Борьба с хунхузами действительно выглядела надуманным поводом. Эти бандиты были частью Маньчжурии с семнадцатого века, когда сторонники павшей династии Мин вынуждены были бежать, укрылись в тайге и со временем превратились в бандитов. И насколько ей было известно, за последние месяцы не произошло ничего, что могло бы вызвать недовольство Японии.

— Даже не знаю, Зина, — наконец сказала Надя. — Может быть, японцам мало Ляодунского полуострова, который они оккупировали, и они хотят захватить еще больше земли? Будем надеяться, что это не более чем слухи.

Но это были не слухи: 5 февраля 1932 года Харбин проснулся от прилетевших издалека отрывистых хлопков. Это была не артиллерийская канонада, даже не взрывы бомб, а ружейные выстрелы. Они быстро смолкли, и к полудню тротуар перед универмагом Чурина уже был полон молчаливых горожан, наблюдавших за грузовиками с солдатами, которые бесконечной вереницей поднимались из Мацзягоу. Сквозь рев моторов послышалось несколько робких криков «банзай!», на ветру затрепетал бумажный флаг. Изображенное на нем красное солнце на белом фоне проплыло над толпой, как свежая капля крови.

Форма цвета хаки и высокие фуражки с козырьками были совсем не похожи на серую форму китайской армии. Узкий разрез глаз солдат и цвет кожи указывали на их азиатское происхождение, но те, кто смотрел на них, — в основном это были русские беженцы — знали, что эти люди не принадлежат нации, давшей им приют.

Тем утром, в трех кварталах от универмага, на Гиринской улице в сером двухэтажном доме за деревянным забором десятилетняя Марина, лежа под одеялом, прислушивалась к звуку выстрелов. Мать только что сказала ей, что в школу она сегодня не пойдет. Какой бы ни была причина, Марина была рада возможности поваляться в постели несколько лишних минут. Потянувшись, она посмотрела на двустворчатое окно. Оно замерзло снаружи, а девочка любила рассматривать запутанные ледяные узоры на стеклах и находить в этом сложном переплетении сказочные города и сады. Этим утром окно искрилось на солнце всеми цветами радуги.

Маленькие стаканчики со спиртом, спрятанные в вате внутри окна, не давали замерзнуть внутренним стеклам. Марина подумала, не из того ли они сервиза, что мама хранит в шкафу вместе с бутылкой спирта и палочками, обмотанными ватой. Этот набор использовался как медицинские банки, когда в семье кто-нибудь простуживался. У изножья кровати Марины стоял кремового цвета платяной шкаф, а за ним располагался уголок для игрушек. Там, рядом с маленькой колыбелькой, стояли крохотные столики, стульчики, шкафчики и даже миниатюрная металлическая ванна и умывальник. У стенки рядком сидели хозяева этого игрушечного царства — куклы и плюшевые звери. У окна комнаты стояли квадратный стол и два стула. Это было рабочее место Марины, где она делала домашние задания: запоминала названия главных рек России, географические координаты городов; учила древнюю историю, начиная с того периода, когда князь Рюрик в 862 году основал первую династию. Здесь же Марина читала. Над «Робинзоном Крузо» она позевывала, но «Приключения Тома Сойера», «Зов предков» и «Хижина дяди Тома» захватывали ее так, что и за уши не оторвешь, Еще она любила басни Крылова за их морали и всегда плакала над книгой «Княжна Джаваха» Чарской.

Сейчас все ее книги были сдвинуты в угол к тетрадкам и ранцу, приготовленным к школе. Посередине стола аккуратным овалом лежала золотая цепочка с крестиком, на котором было написано: «Спаси и Сохрани Марину».

В этом году ее сестре Кате выделили отдельную комнату, потому что той исполнилось четырнадцать лет и дядя Сережа решил, что она должна иметь свое помещение. Теперь она жила наверху, рядом с просторным дядиным кабинетом. Окно ее комнаты смотрело в сторону парка, расположенного справа в их же квартале. Потолок там был низкий, подоконник украшали вышитые подушки и льняное полотенце. По сравнению с этой комнатой спальня Марины выглядела по-спартански, если не считать кружевных занавесок на единственном высоком окне.

Марина, черноволосая, сероглазая и любознательная, завидовала старшей сестре, у которой были светлые волосы, темные глаза и жизнерадостный нрав. Энергичной, веселой Кате почти все сходило с рук, потому что дядя Сережа всегда находил для нее оправдания. Марине везло меньше. Вот только вчера, когда она отказалась есть десерт (противный лимонный крем), ее заставили целый час просидеть на стуле посреди комнаты. Ей было так стыдно, что она готова была провалиться сквозь землю!

Но грустные материнские глаза наполнялись нежностью всякий раз, когда она смотрела на Марину, и лишь это могло обуздать ревность девочки к сестре.

Бах-бах-бах! Бах-бах!

Выстрелы приближаются?

Марина прислушалась.

Беспорядочный ход ее мыслей был прерван появлением Веры, швеи, которая подошла к кровати и наклонилась над металлической спинкой.

— Пора вставать, соня! Дуня уже готовит завтрак.

Марина обожала Веру, которая приходила к ним рано утром, завтракала вместе с семьей и оставалась в доме до обеда. Ей было всего двадцать лет, и Марина с Катей воспринимали ее скорее как сестру, нежели как семейную швею.

Вера, дочь обедневшего дворянина, превосходно управлялась с иголкой и ниткой, и мать Марины всегда находила для нее работу. Вера была высокой, худой и умиротворенной. Работала она наверху в небольшой комнате, где без устали жала на ажурную железную педаль швейной машины «Зингер», я потом проводила время с девочками и помогала им с домашним заданием. Днем она ходила с ними гулять и водила к себе домой, где ее мать во вдовьем трауре давала им уроки музыки.

Тем утром, когда Марина и Вера спустились в столовую, вся семья уже сидела за столом. Это было необычно, потому что дядя Сережа, как правило, завтракал рано утром и уходил до того, как просыпались девочки. Он всегда куда-то спешил, но сейчас его ясные серые глаза были устремлены на мать Марины, которая пила из чашечки кофе.