Две линии судьбы. Когда остановится сердце - Анна Данилова

Она с трудом приподнялась, ладонь, на которую ей пришлось опереться, заскользила по крови… Голова болела так, что, казалось, она расколота, как глиняный горшок, и абсолютно пустая. К тому же на голове она обнаружила рану от вырванных волос, которая кровоточила. Зачем понадобилось выдирать волосы?

Встала, одернула шифоновую, в цветах (влажную, отяжелевшую от крови и надорванную по шву) юбку и принялась искать белье. Трусики, разорванные, нашла под столом. Хотела надеть, но поняла, что продолжает держать нож мертвой хваткой. Да, конечно, это она всех убила. И кто в это поверит? Но тем не менее нож липкий от крови и весь в ее отпечатках. Уж убийцы об этом позаботились. От ножа надо избавиться… Однако швырнуть его на пол она не могла. Его надо либо отмыть от крови, либо спрятать в такое место, где его никто и никогда не найдет…

Положив его на пол, она оделась. Кровотечение остановилось, но она все равно понимала, что ей надо срочно к врачу, однако стоит ей только переступить порог больницы, как… Нет, она не может допустить, чтобы ее карьера, как эта нервно развевающаяся перед глазами белая занавеска, оказалась выпачкана в этой грязной кровавой и унизительной истории. «А, это та самая Дунай, которой устроили групповуху в Поварове? И она осталась жива? И продолжает сниматься?»

А еще она словно увидела Григория, его испуганное лицо и как бы услышала его голос:

— Люда? Как ты там оказалась? Что забыла в этом загородном доме? Ты что, не знала разве, что Светка — самая настоящая шлюха, и она специально заманила тебя туда, чтобы познакомить с этим Щекиным… И ты поехала, поехала, тебе захотелось новых ощущений, нового мужика… И что, получила то, что хотела?

Забота перешла в презрение. Да, Григорий всегда презирал ее за то, чем она занимается, считая, что актерская профессия одна из самых несерьезных в мире. Возможно, с ее стороны было эгоистично заниматься этой самой профессией, уйти в нее с головой и пятками, отдать себя этому прекрасному искусству всецело, но она почему-то всегда надеялась, что рано или поздно и муж, и повзрослевшая дочь поймут ее…

А сейчас как она могла вообще думать о Григории и Ольге, находясь в этом доме, полном трупов, да еще и подвергшаяся насилию?

Голова раскалывалась, колени дрожали, в низу живота была ноющая и какая-то опасная боль. Женщина всегда может определить степень опасности своего нездоровья, и эти боли и струящаяся по ногам кровь (снова открылось кровотечение) свидетельствовали о том, что ей просто необходимо показаться врачу. И мысли ее снова пошли по кругу: больница, следователь прокуратуры, журналисты, статьи и холодящие кровь снимки в прессе… Не было никакого сомнения в том, что ее узнают в больнице. Что было делать?

К тому же надо было срочно выбираться отсюда.

Еще недавно такой уютный дом Светланы, который она с такой любовью и желанием обустраивала, покупая ковры и занавески, картины и диваны, превратился сейчас для самой Светланы в гробницу, а для Людмилы, которая нашла в общении с ней приют для своего одиночества, — в несмываемые ассоциации на всю оставшуюся жизнь. Светлый паркет, которым Светлана любовалась и которому радовалась как ребенок (во время ремонта она ломала себе голову, что же лучше постелить, настоящий ли паркет или ламинат), теперь был залит ее кровью, которая разлилась овалом и добралась до края розового с белым нежного шелкового ковра, начавшего поглощать эту кровь, впитывая ее в себя…

Людмила огляделась. Все в комнате было перевернуто. Дивный бронзовый светильник с опаловым тюльпаном был опрокинут, но не разбился. Мягкие круглые, расшитые райскими птицами диванные подушки валялись на полу, чувствовалось, что Щекин боролся до тех пор, пока острое лезвие ножа не перерезало ему горло. Правая рука его сжимала угол кружевной скатерти, натянувшейся так, что стоящие на ней приборы, фарфоровый чайник и ваза с виноградом скатились на пол… И весь этот еще недавно такой великолепный классический натюрморт был забрызган кровью. Не менее классический натюрморт.

Свою сумочку она нашла на полу, выпотрошенную, но с паспортом, телефоном, мятым конвертом (письмо от поклонницы), ключами от машины и валявшейся на самом дне банковской картой. Вероятно, грабители решили, что все равно не смогут воспользоваться ею, а потому оставили (как оставили в живых и наверняка узнанную актрису, пусть живет). Забрали только кошелек. Исчезли также все драгоценности — как с Людмилы, так и с покойной хозяйки дома. Да и с пальца банкира Щекина исчезло платиновое кольцо с бриллиантом.

В спальне, Людмила знала, в заднюю стену шкафа был вмонтирован сейф, в котором Светлана держала деньги, драгоценности и документы. Можно было бы пойти и посмотреть, вскрыли ли его. Но страх, что в доме, может, кто-то еще и остался (или где-то поблизости находится еще один труп — приятеля Светланы, Романа Ваганова, он был четвертым, кто сел за стол), подталкивал ее к двери — вон, вон отсюда, и как можно скорее!

Между тем ее пальцы продолжали сжимать нож. Она не может оставить его здесь. Даже если она его и вымоет, не факт, что вода смоет ее отпечатки (она имела самое смутное представление об экспертизах). Его надо спрятать. Надежно. Вот только где? В любую минуту здесь может появиться милиция. Соседи могли услышать крики… Хотя какие соседи, когда дом примыкает к лесу с одной стороны и к реке — с другой. Очень автономный, тихий дом у реки. Ближайший дом, такой же одинокий, напоминающий дворец, стоит в километре отсюда. В лесу. Если она выйдет сейчас из дома и в этот момент к дому подъедет милиция, то ее, всю окровавленную, схватят, поначалу не разобравшись, что она жертва (или, на худой случай, свидетель), и обнаружат при ней нож… В сущности, это будет означать приговор.

И что теперь делать? Бросить нож в кусты?

Босая (одну туфлю она решила оставить там, где она их обнаружила — возле трупов, пусть все думают, что ее мертвое тело без обуви вывезли отсюда и закопали где-нибудь в лесу, вторую, залитую собственной кровью, предполагала оставить в машине), она, едва передвигая ослабевшими ногами, выбралась из гостиной (минуя дверь в ванную, куда она так и не рискнула войти из страха наткнуться на труп Романа, который, по ее мнению, мог быть где-то в доме), вошла в просторный холл, выложенный золотистыми плитками и играющий красно-зелено-розовыми бликами потолочных витражей, добрела до входной двери, открыла ее с трудом (она была тяжелая, сверху лакированное дерево, внутри — металл), и тотчас в лицо пахнуло свежестью, лесом, запахами травы и реки. Еще недавно они со Светланой наслаждались этими ароматами… Собирали поблизости от дома землянику, заваривали чай с земляничными листьями.

С чувством, напоминающим радость (если в этом кошмаре вообще уместно это определение), она увидела свой «Мерседес».

Перед тем как сесть в машину, она углубилась в лес, прошла всего несколько шагов, остановилась возле гигантской ели и, сколько было силы, вонзила бандитский страшный нож, вытертый сухим краем юбки, прямо в ствол, собрала с земли хвойные ветки и прикрыла его, как могла, ими. Подумала, что, если станут искать орудие убийства, то наверняка будут смотреть под ноги, на землю. Если вообще решат, что нож где-то здесь.