Абиссаль - Стейс Крамер

Мозг отключался, работало только тело. Сросшиеся кости ненавидели меня за то, что я творила с ними. Я их не жалела. Отрабатывала удары, с каждым разом у меня получалось все четче и четче. Постепенно ярость и ненасытное желание выместить ее на чем-то или на ком-то вытеснили скорбь. Я забылась. Вначале пытала себя ментально, теперь физически. Если не испытываешь любви и жалости к себе, значит, так же относишься и к остальным. Я хотела отстраниться от всего людского. Хотела стать роботом, машиной, запрограммированной Лестером. Хотела.

Но получилось ли у меня? Отнюдь. Воспоминания о Стиве паразитировали во мне. Ненадолго отвлеклась – вспомнила о нем. Впадины над ключицами, свет туда не проникал. Мне нравилось скользить пальцами по его шее, забрести в его впадины, нежно провести контур по ключицам, дойти до стальной груди, остановиться, почувствовать дикое желание продолжить, но я любила дразнить себя и его, выжидала немного и снова пускалась в путешествие по его телу, вниз.

– Когда-нибудь я потренируюсь в одиночестве, а? – сказал Брайс.

Я не хотела с ним разговаривать. Устало вытерла пот со лба, пошла к выходу. Брайс меня остановил.

– Покажи руки.

Они все были в крови, кожа буквально стерлась, раны уже не заживали.

– Нельзя так. Все должно быть в меру, понимаешь?

Я молчала. Мне было немного неловко, будто я провинилась. Брайс, огромная скала с мудрым, тяжелым взглядом, посмотрел мне в глаза.

– Его уже не вернешь, Глория. Нам на службе говорили: «Поймали пулю? Палку в зубы, вытащили ее, спирт в рану, спирт в себя, перевязали и пошли дальше. Чем быстрее привыкнете к боли, тем быстрее она от вас отстанет». Знаешь, что ты сейчас делаешь? Расковыриваешь рану от пули. Прекращай.

– Хорошо, Брайс.

Мне так хотелось, чтобы он меня ударил. Куда там нужно бить, дабы лишиться памяти? В затылок или в темя? Без памяти было бы проще.

Я хотела забыть, кто я и кто мне дорог.

* * *

Занятия Арбери заканчивались в начале третьего. Каждый будний день я ждала ее у школьного кафетерия. Пока она до меня дойдет, я успевала выкурить четыре сигареты, послушать школьные сплетни, посмотреть на целующихся парочек, насладиться смехом и шутками, мимолетной легкостью. Я украдкой смотрела на них. Они все такие разные и одновременно похожие друг на друга. Подростки. Я тоже была подростком. Именно была. Теперь я не ощущала себя таковой, теперь я не смотрела на мир так, как смотрят на него подростки. Я чувствовала себя абсолютно зрелым человеком, прожившим трудную жизнь, увидевшим много чего отвратительного, пугающего, прекрасного, незабываемого. Я добровольно отдала свою неопытность, распростилась с милейшей наивностью, девчачьей глупостью, щекочущими мыслями о невинной шалости, лишилась детского безумства. Я стояла, потрепанная, серая, уставшая, зараженная тоской, рядом с моими сверстниками, точно сухое столетнее дерево в окружении молодых тоненьких стволов.

– Как всегда, вовремя, – сказала Арбери и мигом села в машину, демонстративно хлопнув дверью.

– И тебе привет.

Отношения у нас с ней не складывались. За три месяца я убедилась в том, что она жутко избалованная, капризная, мозговыносящая особа. Она смотрела на меня свысока, насмехалась. Арбери меня искренне ненавидела. Я сдала ее Лестеру, теперь следила за каждым ее шагом, отвозила домой, а дальше за нее отвечала Ванесса. Дом – учеба – дом. Я обрекла ее на нудное существование, и я понимала, что поступаю неправильно. Ведь я была на ее месте, знала, что каждое мое действие приведет к ее противодействию. Когда мне что-то запрещали, я ненавидела всех вокруг, предпринимала кучу попыток обернуть все в свою пользу.

Я должна была с ней серьезно поговорить, вразумить, рассказать о своей судьбе, поведать об ошибках, совершенных мной. Должна была. До смерти Стива я действительно хотела помочь Арбери, хотя бы попытаться. Но после… Я стала безразличной ко всему. Ко всем. К каждому. К себе. Я очерствела, стала холодной, каменной. Мне уже было не до этой девочки. Если я не спасла себя, своих любимых, то здесь я уж точно бессильна.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Что интересного было?

– Ничего.

– Вот и поговорили.

Сама не заметила, как сказала это вслух.

– Завтра не заезжай за мной. Я иду к Рэйчел. Папа знает.

– Знает?

– Можешь спросить у него.

– Хорошо, спрошу.

– Какая же ты дрянь!

– Чего?

– Ты лижешь задницу моему отцу, пытаешься быть послушной. Меня от тебя тошнит.

Я резко нажала на тормоз. Для Арбери это было полной неожиданностью, она ахнула, стукнулась головой.

– Ты больная, что ли? Я могла лоб разбить!

– Послушай меня, только внимательно. Я не твоя мать, я не собираюсь тебя воспитывать. Мне сказали заезжать за тобой. Это моя работа, и я выполняю свою работу. Ты можешь сколько угодно кричать, высказывать свое недовольство, плакать, биться башкой о стену, но я скажу тебе кое-что, Арбери: всем на тебя насрать. Твои родители даже не стали пытаться тебя воспитывать, они все передали в мои руки, но мне ведь тоже насрать, я лишь выполняю свою работу. Ты никому не нужна. Ты ведешь войну сама с собой и очень скоро проиграешь. Ты совсем одна, от тебя все отказались. Ты вонючее собачье дерьмо на асфальте. И если ты, дерьмо, не извинишься за свои слова, я заблокирую двери, мы просидим здесь до ночи, и потом я скажу Лестеру, что ты сбежала и мне пришлось тебя искать. Мне поверят, даже не сомневайся.

Если не жалеешь и не любишь себя, значит, так же относишься и к окружающим.

Возле меня сидела маленькая, грустная девочка с поджатыми губками, красными щечками. Я смотрела на нее и наслаждалась триумфом. Что-то теплое, мягкое, живое во мне молило о благосклонности к этому глупому ребенку. Что это? Остатки души? Крупицы совести? Не знаю. Я все равно не слушала эти вопли.

– Извини…

– Вот так.

– Сука.

Я выполнила свое обещание. Замуровала выходы, откинулась на спинку сидения, ставшей влажной из-за моей вспотевшей кожи, принялась ждать. Ждать я умела. Терпеть я умела. Терпение и ожидание – два моих сильных таланта, коими я обзавелась в подземелье Лестера. Ждать и терпеть.

Ждать смерть, терпеть жизнь.

Мы сидели уже сорок минут, Арбери стала нервно ерзать, смотреть на меня с надеждой. Надеялась, что я сдамся, но не тут-то было. Воздух в салоне был горячим, спертым, крыша проводила тепло. Остановилась я как раз под палящим солнцем. Легкие плавились, во рту влага потеряла свою значимость. Хотелось ведра ледяной воды.

– Ну ладно, извини.

Я молчала.

– Я извинилась, что тебе еще нужно?

– Я больше тебе не верю.