Бермудский артефакт - Вячеслав Денисов

Артур снова и снова качал головой, пытаясь убедить Его в том, что Макаров не знает ничего.

Подаренное и отнятое будущее за совершенную ошибку. Столько стоит билет на экскурсию в ад.

«Убейте его».

Он не ослышался? Он правильно понял?! Он сказал: «Убейте его?!»

Артура подняли за плечи и поволокли куда-то в угол бассейна. Туда, куда не достигал свет фонарей. Когда-то он смотрел документальные съемки момента казни чеченскими боевиками пленных солдат и своих соотечественников и всякий раз удивлялся: почему они не молят о пощаде? Почему не кричат, не бьются в истерике и переносят причинение им смерти спокойно и даже равнодушно? Сейчас понял. Просто нет сил этим заниматься.

Его подтащили к стоку у самой стены, он увидел нож и почувствовал боль под кадыком. А потом захотелось спать. Удивительно, но чем глубже становился сон, тем слабее чувствовалась боль. «Хоть бы она была, загробная жизнь…» – это были последние мысли Джуди.

* * *

Он крался, как зверь. Прислушиваясь к собственным шагам и не упуская ничего, Макаров шел по тропе, которой уходил за Питером к водопаду. Раздайся где-то в ста метрах треск тонкого сучка или сядь на ветку птица-полуночник, он остановился бы сразу, слившись со стволом пальмы. Он шел, ориентируясь в темноте, как если бы ходил этой дорогой много раз. Через двадцать минут он нашел то место.

Вот здесь, распластав руки и тяжело дыша, он прощался с жизнью. Это было в первые часы пребывания на острове. Здесь, в двух метрах от тропы, он открыл глаза и увидел небо.

Наклонившись, Макаров сгреб пересохшую листву и чиркнул колесиком зажигалки. Пламя мгновенно впилось в сушняк жадными зубами, и он стал хватать ветки и бросать сверху. Ему нужен был свет.

Скинув с себя рубашку Левши, намотал ее на кривую, словно водопроводное колено, и толстую, как рука, палку. Искать другую не было времени. Затянул узлом рукава на ней, соорудив на одном из концов тюрбан, и положил рядом с костром.

И когда по крошечной, лишенной высокой травы поляне разлился, проникая во все уголки рельефа, свет, он опустился на колени. Он был похож на решившего обратиться при полной луне в волка человека. Он двигался на четвереньках, держа лицо в нескольких сантиметрах от земли.

Это можно было сделать завтра, но он не мог ждать завтра. Завтра наступает как-то неожиданно. Еще два часа назад был день. Точнее сказать – полдень. И вот снова – ночь. При такой скороспелости луны можно состариться и умереть, не заметив этого.

Он хотел убить живший в нем страх. Одиннадцать лет назад страх пришел в него, когда стало ясно, что подлодке не подняться наверх. Сработала атомная защита, но для сорока подводников во главе с ним это было малым утешением. Радоваться тому, что тебя убьет не радиация, а отсутствие кислорода, было глупо. И тогда в нем поселился страх. Он знал, что подлодка недвижима. И что сигналы SOS в прибрежных водах Аляски подавать нельзя – тоже знал. Никто не придет. И страх сковал. Макаров ушел в свою каюту и вынул из сейфа пистолет. Загнал патрон в ствол и вынул магазин – семь оставшихся патронов были лишними. Спрятал оружие под робой и вышел, дав слово убить себя, когда на судне перестанет дышать последний из моряков. В те минуты в голову не приходило, отчего это он будет последним, кто перестанет дышать. Двенадцать часов тянулись долго, тянулись, как тянется ночь перед свиданием. Наступил рассвет, но Макаров его не видел. Полная темнота, дыхание рядом, мертвое молчание готовящихся к смерти людей… В обед стало ясно, что жить осталось недолго. Все были раздеты, лишь он один, желая умереть не от удушья, а от пули, сразу, ходил в насквозь пропитанной потом робе. За пять минут до случившегося он зашел к себе в каюту, чтобы попрощаться с женой и Питером. Снимок висел на переборке каюты уже год. Годовалый Питер на руках матери – он улыбается, она – смеется… И он очнулся. Страх покинул его. Нехотя, цепляясь когтями за внутренности, все еще шевеля их, но – отступая. Страх все-таки ушел…

А через пять минут заработал двигатель. Еще четверть часа, добираясь до нейтральных вод, он вел субмарину и уже ничего не боялся. Он знал, что не умрет. И лишь только приборы дали ему «добро», он пустил подлодку вверх, на «прыжок дельфина»… Двадцать минут сорок раздетых мужчин, дыша со свистом и кашляя, теряя сознание от переизбытка кислорода в легких, лежали на покрытой инеем наружной палубе и смотрели, как рядом со спасшей им жизнь субмариной разбитыми зеркалами качаются пластины разломанного льда.

Он тогда переборол страх. Не Питер спас его команду тогда, но Питер помог ему задавить страх. А сегодня страх снова заполз в него, и в тот момент, когда он имитировал рвоту и готовил один-единственный удар, Макаров решил от него избавиться. Был Питер. Его Питер. И Питер его ждал…

Он всматривался в каждый сантиметр земли, он представления не имел, что ищет, но если был здесь не один, значит… хотя не значит, конечно, а – может… осталось здесь что-то, что принадлежало бы не ему…

Челюсть же нашли. Смешно сказал. И сим-карта найдена. Значит, оставляют…

Через четверть часа поисков он увидел в траве предмет, который не должен был находиться на этом острове. Осторожно расправив стебли, он взял его двумя пальцами и повернул так, чтобы свет костра осветил его. Ампула. Обычная стеклянная ампула с нечитаемой при таком освещении надписью, со сломанной головкой и уже сухая изнутри. Не поднимаясь, он сунул ее в карман брюк и только после этого, опершись на руку, встал.

И в тот же момент пронзительный луч света ударил ему в лицо.

Скорее почувствовав, чем увидев, Макаров дернулся в сторону и тем спас себе ребра. Тяжелый ботинок пролетел мимо, скользнув по бедру. Но и этого хватило, чтобы он почувствовал острую боль. Припав на ногу, он сделал шаг назад и схватил свой факел. Кривая палка с тлеющей на ней рубашкой света давала мало, но все-таки могла превратить мрак в полумрак. И тем хуже было видно, чем удачнее кто-то невидимый направлял ему в лицо луч фонаря.

Но лишь луч отъехал в сторону – что-то заставило хозяина фонаря оступиться, – Макаров тут же принял решение. И дело было не в сверхъестественном чутье, а в географическом положении объектов. Слева от капитана светлела одна фигура, справа – другая. Был еще третий, он и держал фонарь.

Шагнув в сторону, Макаров услышал слева от себя характерный щелчок. Так звучит взводимый курок пистолета.

Стремительно свалившись вниз, он услышал тупой звук – так палка ударяет о подушку. Потом – стук пораженного позади себя дерева, и Макаров, рискуя свернуть себе шею, сделал кувырок вперед и впечатал пятку в грудь стрелявшему.

Из-за спины врезавшегося в дерево стрелка вывалился сначала второй, потом третий, и Макаров уже с полным отчаянием принял мысль о том, что вот на этой поляне, на потерянном острове, после года одиночества и борьбы за сына, так и не успев поцеловать его в последний раз, он и закончит эту бессмысленную жизнь…

Но эта ночь, как и предполагалось с самого вечера, обещала быть бесконечно длинной.