Мы пойдем другим путем! От "капитализма Юрского периода" к России будущего - Андрей Колганов

Наконец, последний в данном тексте вопрос: а можно ли оставить нынешнего, слабого и грешного человека без страха перед божественным судом? Не станет ли он тогда окончательно звероподобен? Ответ на этот вопрос легко найти в истории даже нашей Родины. Отдельные наши сограждане становились звероподобны независимо от их религиозности. Примеров — масса. Начиная от правителей Российской империи, втянувших мир совместно с их воцерковленными родственниками из Германии в Первую мировую войну, включая формально неверующих ежовых и верующих бандократов 90-х. Точно так же миллионы наших неверующих и верующих граждан совершали нравственные подвиги, отдавали себя общественным интересам и отнюдь не из страха перед божьим судом.

* * *

В заключение подчеркну: нравственные критерии человек по большому счету всегда черпает из реальной жизни.

Критерии реально действующих нравственных норм дает социальная практика.

Критерии гуманистических нравственных императивов — культура.

Реальная материальная социальная жизнь — поведение мамы и папы, друзей во дворе и президента, то, сколько, как и за что получает денег и на что их тратит, как устроена власть и как к нему относится начальник — все это создает предпосылки для формирования реальных нравственных норм. То, как это оценивают родители и друзья, институты власти и массмедиа, неформальные идейные авторитеты и та же церковь — все эти социальные оценки и формируют объективные предпосылки морали человека. Его собственное поведение, ответственность, духовный мир, поступки — все это формирует субъектные слагаемые индивидуальной морали. И от того, какая система социальной и духовной жизни господствует в обществе, зависит и то, какой будет реальная мораль большинства его членов. (При этом реальная нравственная позиция разных членов общества, принадлежащих к разным социальным группам, на практике будет существенно разниться, но социология морали — это уже иной вопрос.)

Более того. В любом социуме есть и противоречия, и контртенденции, и те, кто плывет против течения. Они формируют альтернативные социально-нравственные интенции. И в имперско-крепостнической России позапрошлого века появляются декабристы. В застойно-бюрократическом СССР — Сахаров и Абовин-Егидес.

Другая мощная сила, формирующая нравственные нормы, — культура. Культура в широком и точном смысле этого слова — мир деяний и творений, намерений и поступков, делающих человека Человеком. Впитывая эту культуру через реальные поступки родных и друзей, через идеальные образы литературных или киногероев, ребенок и подросток делает первый шаг к выработке своей реальной нравственной позиции. Входя в мир, он встречается с материальной практикой действительно гуманных, социально ответственных поступков и духовным бытием науки и искусства, неисчезающим духовным миром широчайшего круга известных и безвестных людей, живших и действовавших (пусть не везде и не всегда, но главным образом) так, как им велела их совесть, нравственный долг и сугубо эгоистическая радость своей сопричастности великому и нужному людям делу. То, что можно назвать Нравственным Императивом. А можно — объективно существующим и субъективно осознаваемым критерием социального прогресса. Он неоднозначен. Он изменяется и развивается по мере прогресса человечества. Он несколько разнится у разных народов в разные периоды времени. И он почти никогда до настоящего времени не совпадал с реально господствующими в том или ином обществе нравственными нормами. Но он есть. И он является одним из важнейших условий прогресса рода человеческого.

Вот почему именно культура во всей ее сложности и противоречиях, а не те или иные идейные каноны, формирует гуманистическую нравственность человека. Культура как мир не только понятий и образов, но и прежде всего — социально-творческих поступков людей и их сообществ, направленных на развитие Человека. Посему мы можем не опасаться за нравственность человека в мире, где нет страха божьего суда, если: если в этом мире развиваются действительные, неотчужденные отношения со-творчества, диалога людей, освоения и созидания культуры. Такому миру не нужны ни церковь, ни религия. Их в этом мире никто не будет притеснять или преследовать (в отличие от тех или иных диктаторских систем с их гонениями на ту или иную церковь или церкви вообще). Их просто перестанут искусственно поддерживать институты власти. Этого в культурном мире будет достаточно для того, чтобы сначала оцерковление общественной жизни, а затем и религиозность индивидуального сознания стали «засыпать».

Но даже здесь и сейчас, в мире отчуждения (причем в его варварских формах российского бюрократически-олигархического капитализма) можно и должно не создавать искусственных акселераторов церковности и религиозности. Действительное отделение церкви от государства, образования и воспитания, отказ от привилегированного положения церкви в том, что касается доступа к СМИ, все эти очевидные и давно всем известные нормы светского общества, в котором равны возможности и верующих, и людей со светским мировоззрением, абсолютно необходимы. Именно они создадут предпосылки для прогресса гуманизма и нравственности, остановят все нарастающую тенденцию превращения наших сограждан в пассивных объектов политико-идеологического и религиозного манипулирования, помогут им сделать и делать действительно самостоятельный выбор в сфере и экономики, и политики, и нравственности.

Проектирование будущего может быть двояким.

Это может быть мечта человека о лучшей жизни: мечта голодного (а их на Земле около миллиарда) о хлебе, ищущего — о знаниях и красоте, неравнодушного — о справедливости.

Это может быть утопия мыслителя, стремящегося открыть горизонты нового мира, но не имеющего еще для этого достаточных оснований.

Это может быть научно обоснованный прогноз, базирующийся на теоретически доказанных выводах.

Может это быть и пустым прожектерством.

Последнее особенно опасно, ибо увлекает массы людей утопической верой в неосуществимое, порождая как следствие кровь и разруху: и в жизни, и в головах.

Но без проектов будущего невозможно развитие Человека. И кажущиеся ныне очевидными и «естественными» феномены рынка и парламентаризма, неприятие рабства и крепостничества — все это еще каких два столетия назад казалось в России опасной утопией, хотя к тому времени их реализация превратилась в не только интеллектуально доказанный, но и практически апробированный путь прогресса.

Но так ли это для нынешнего мира?

Трагедии, преступления и последующий крах СССР, по мнению властей предержащих, практически доказали вредоносность «утопий». Постмодернизм, как кажется многим, окончательно развенчал самую идею прогресса, а вместе с ней возможность и необходимость разработки и реализации научно обоснованных моделей будущего. Но почему же тогда продолжается анализ великих достижений социалистических движений и СССР? Почему идет не только теоретический поиск моделей нового общества, но и активный диалог разрабатывающих эти модели теоретиков и практиков социального творчества — активистов новых общественных движений и «старых» левых партий, сотен тысяч неправительственных организаций и миллионов одиночек, в меру своих сил стремящихся снизить меру отчуждения, зла в этом мире? И так ли уж бессмыслен их поиск? Не их ли усилиями был побежден фашизм, а затем и колониализм? Не они ли не дают окончательно разрушить прежние завоевания «социального государства» и разрушить биосферу?