Тайна двухколесного экипажа - Фергюс Хьюм

— Ужасное разочарование! — рассмеялась девушка, и они рука об руку пошли к дому. — А знаешь, я только что сделала смешную ошибку: подумала, что папа — это ты.

— Как странно, — рассеянно произнес Брайан, думая о том, как красиво и чисто ее лицо в лунном свете.

— Правда, да? — ответила она. — На нем было светлое пальто и фетровая шляпа, как у тебя, и вы одного роста — вот я и перепутала.

Брайан не ответил, но почувствовал холодок в сердце, когда увидел, что его худшие подозрения могут подтвердиться, ибо ему вспомнилось странное совпадение: человек, садившийся в хэнсом, был одет в точности как он. Что если…

— Ерунда, — произнес он, вырываясь из водоворота мыслей, в которые его ввергло это сходство.

— Вовсе нет, — строго произнесла Мадж, которая последние пять минут говорила о чем-то другом. — Вы очень невежливы, молодой человек.

— Извини, — спохватился Брайан. — Так о чем ты говорила?

— О том, что лошадь — самое благородное из животных. Вот!

— Что-то не понимаю… — растерялся Брайан.

— Конечно, не понимаешь, — обиженно перебила его Мадж. — Я же последние десять минут разговаривала с глухим. И еще, наверное, хромым.

И в доказательство истинности своего замечания она со всех ног бросилась по дорожке к дому. Брайан последовал за ней. Погоня оказалась долгой, потому что Мадж была проворнее и гораздо лучше знала сад, но наконец он поймал ее у самого порога, а потом… История повторяется.

Они вошли в гостиную, где им сообщили, что мистер Фретлби поднялся к себе в кабинет и хочет, чтобы его не беспокоили. Мадж села за пианино, но не успела она прикоснуться к клавишам, как Брайан взял ее за руки.

— Мадж, — с серьезным видом произнес он, — что сказал твой отец, когда ты сделала эту ошибку?

— Очень рассердился, — ответила она. — Даже разозлился. Не знаю, что на него нашло.

Брайан вздохнул, отпустил ее руки и хотел что-то сказать, но ему помешал звон дверного колокольчика. Они услышали, как слуга открыл дверь и повел кого-то наверх, в кабинет мистера Фретлби.

Когда лакей вошел зажечь газ, Мадж спросила у него, кто пришел.

— Не знаю, мисс, — был ответ. — Он сказал, что ему нужно поговорить с мистером Фретлби, и я проводил его наверх.

— Но я думала, что папа просил никого к себе не пускать…

— Да, мисс, но джентльмену было назначено.

— Бедный папа, — вздохнула Мадж, снова поворачиваясь к пианино, — у него вечно столько дел!

Когда они остались одни, Мадж заиграла последний вальс Вальдтейфеля. Это была неторопливая, запоминающаяся мелодия с оттенком грусти, и Брайан, полулежавший на диване, заслушался. Потом она спела веселую французскую песенку про любовь и бабочку с шутливым припевом, который заставил Брайана рассмеяться.

— Напоминает Оффенбаха, — заметил он, вставая и подходя к пианино. — В сочинении таких легких безделушек нам до французов, конечно, еще далеко.

— А что в них хорошего? — заметила Мадж, пробежав пальцами по клавишам. — Смысла никакого.

— Конечно, никакого, — ответил он. — Но помнишь, что сказал Де Куинси про «Илиаду»? В ней нет никакой морали, ни большой, ни малой.

— В «Барбара Аллен» больше мелодичности, чем во всех этих пышных безделушках, — сказала Мадж. — Давай споем!

— «Барбара Аллен» — это не песня, а похороны в пяти актах, — проворчал Брайан. — Давай лучше споем «Гарри Оуэн».

Но ничто другое не устроило капризную юную пианистку, поэтому Брайану, обладавшему приятным голосом, пришлось спеть чудную старинную песенку про жестокую Барбару Аллен, которая с таким пренебрежением отнеслась к своему умирающему возлюбленному.

— Сэр Джон Грэм был ослом, — закончив петь, сообщил Брайан. — Вместо того чтобы умирать такой глупой смертью, лучше бы женился на Барбаре, не спрашивая у нее разрешения, и дело с концом.

— Не думаю, что она того стоила, — ответила Мадж, открывая сборник дуэтов Мендельсона. — Иначе не стала бы поднимать такой шум из-за того, что он не пил за ее здоровье.

— Нет, она была уродиной, — с серьезным видом заметил Брайан, — поэтому и злилась, что ее не почитают с остальными деревенскими красавицами. А значит, этому юноше повезло: если бы он не умер, она постоянно напоминала бы ему о том досадном упущении.

— Похоже, ты хорошо исследовал ее натуру, — сухо проронила Мадж. — Но давай оставим неудачи Барбары Аллен и споем вот это.

Она раскрыла ноты прелестного дуэта Мендельсона «Хотел бы в единое слово», любимого Брайаном. Они уже дошли до половины, когда Мадж вдруг замолчала и прекратила играть, услышав громкий возглас, донесшийся из кабинета отца. Вспомнив совет доктора Чинстона, она выбежала из комнаты и бросилась наверх, оставив Брайана в недоумении. Он тоже услышал, как кто-то вскрикнул, но не придал этому значения.

Мадж постучала в дверь кабинета, потом попыталась ее открыть, но та оказалась заперта.

— Кто там? — раздался голос отца с другой стороны.

— Это я, папа, — ответила она. — Я подумала, ты…

— Нет! Нет, у меня все хорошо, — быстро ответил он. — Спускайся вниз, я скоро выйду.

Мадж спустилась в гостиную, не зная, что и думать. Встревоженный Брайан ждал ее у двери.

— Что случилось? — спросил он, когда она остановилась внизу лестницы.

— Папа ничего не сказал, — ответила Мадж. — Но я уверена, его что-то потрясло, иначе он не стал бы так кричать.

Она рассказала возлюбленному все, что узнала от доктора Чинстона о здоровье отца, и ее рассказ потряс Брайана. В гостиную они не вернулись, а вышли на веранду. Накинув Мадж плащ на плечи, Брайан закурил. Они сели в дальнем углу, в тени. Оттуда было видно распахнутую парадную дверь, льющийся из нее поток теплого, спокойного света, а за ним — холодное, белое сияние луны. Спустя примерно четверть часа тревога Мадж поутихла. Они говорили на разные несущественные темы, когда из гостиной вышел человек и остановился на ступеньках веранды. Одет он был в довольно модный костюм, но несмотря на жаркую ночь, шея его была обернута белым шелковым кашне.

— Интересная личность, — заметил Брайан, вынув сигарету изо рта. — Интересно, что… О боже! — воскликнул он, когда неизвестный повернулся посмотреть на дом и на секунду снял шляпу. — Роджер Морленд!

Человек вздрогнул, посмотрел в затененный угол веранды, где сидели Брайан и Мадж, надел шляпу, стремительно прошел по дорожке, и они услышали, как захлопнулась калитка.

— Кто такой Роджер Морленд? — спросила Мадж, коснувшись руки Брайана. — A-а, я вспомнила. — Ее вдруг охватил страх. — Друг Оливера Уайта.

— Да, — хрипловатым шепотом ответил он, — и один из свидетелей в суде!

В ту ночь Брайан спал мало. Оставив Мадж почти сразу, он вернулся домой, но ложиться не стал. На душе у него было неспокойно, и большую часть ночи он ходил из угла в угол, погруженный в раздумья. А думал он о том, зачем Роджеру Морленду понадобилось встречаться с Марком Фретлби. На суде все его показания свелись к тому, что он встретил Уайта и пил с ним весь вечер. Потом Уайт ушел, и после этого Морленд его не видел. И теперь встал вопрос: зачем он приходил к мистеру Фретлби? Знакомы они не были, однако о встрече было условлено заранее. Возможно, Морленд оказался на мели и решил обратиться за помощью к известному своей щедростью миллионеру. Однако короткий вскрик, который Фретлби издал после разговора, доказывал, что он был удивлен. Мадж ходила наверх и пробовала поговорить с отцом, но он отказался ее впустить. Почему он не хотел, чтобы Морленда увидели? Наверняка Фретлби услышал от Морленда какое-то поразительное откровение, и Фицджеральд не сомневался, что оно связано с убийством в хэнсомовском кэбе. Окончательно утомив себя размышлениями, под утро он как был, в одежде, бросился на кровать и проспал до двенадцати часов дня. Проснувшись и посмотрев на себя в зеркало, он удивился тому, каким изможденным и усталым выглядит. Как только он открыл глаза, мысли его тут же вернулись к Марку Фретлби и Роджеру Морленду.