Вокруг света за 100 дней и 100 рублей - Дмитрий Иуанов

В спину нам устремился луч фонаря. Мы топили вверх, скользили по сухим растениям, а в какой-то момент стало ясно — бежать некуда. Перед нами оказалась отвесная стена. Сев на карточки и притаившись, мы закрыли рты себе руками, как до этого затыкали кошке. Было слышно все, даже как шевелятся волосы на наших руках. Фонарик рыскал по горам и листве. Наташины кроссовки со светоотражателями выдавали нас как никогда — светились, даже когда луч пробегал неподалеку. Она прикрыла обувь ладонями, оставив открытым нос, который громко дышал. Так мы сидели минут сорок, пока охранники светили фонарем, потом уходили и снова возвращались со светом. Это было похоже на битву с реальностью — кто высидит больше, мы или она.

Сначала это казалось страшноватым, а потом мы чуть было не начали засыпать в таких положениях. Тогда, обойдя гору с правой стороны, мы выбрались на открытую площадку, где сразу мирно вырубились на камнях, подложив под себя толстовки. Рассветное солнце ласково согревало нас, а мы — друг друга теплом. Сквозь сон пробивался розовый свет — он стелился по округе, нашим одеждам и радужной оболочке глаза. В моих руках лежала девушка, которая вместе со мной спаслась от охраны ради авантюры. Несмотря на красоту и нежность рассвета, я так и не понял, было ли это оправданно для нее.

Двумя часами позже, чтобы попасть на трекинговый путь, нам пришлось возвращаться к тому самому месту с деревом и перелазить еще один забор прямо под носом у охраны, но это уже было как само собой разумеющееся действие, которое не могло не получиться. Мы оказались на маршруте, куда с открытием ворот вывалила толпа других туристов, и отправились вверх. Солнце жарило так, будто хотело за день сделать из нашей кожи кожу цвета китайца. В течение года парк часто затягивало облаками, но октябрь и ноябрь были самыми безоблачными месяцами, а значит, и самыми засушливыми. Мы перлись вверх час, три, пять, и не могли понять, почему ни один китаец до сих пор не сдох по дороге. Они, напротив, щеголяли вверх и вниз, подобно порхающим бабочкам. Некоторые при этом умудрялись продавать пятилитровые баклаги воды, шоколадки из переносных холодильников, сникерсы, термосы, легинсы. Самые догадливые сажали уставших туристов в кресло, хватали его с напарником спереди и сзади и бежали вверх, транспортируя бренное тело в солнечных очках, пока тело попивало колу.

Тем временем то тут, то там из-за деревьев стали вылезать горы, сжатые по оси абсцисс в десять раз, больше похожие на морковки. Лестница шла вверх ритмично, заставляя высоко поднимать ноги, как будто это являлось нормальным критерием шага. Мы шли по каким-то джунглям в горах, среди которых китайцы умело проложили узкую дорожку с туристическими стойками, сувенирными лавками, смотровыми площадками и торчащими со всех сторон селфи-палками.

К обеду мы сильно устали, перелезли через ограждения и плюхнулись у обрыва первой попавшейся скалы. Здесь ожидался привал. Я достал запасенную горелку и стал наготавливать лапшу. Чтобы снять широкоугольный кадр с ногами, горами и едой, я накрутил на фотоаппарат объектив «фишай», выдвинул вперед подальше руку и нажал на кнопку спуска. В этот момент локоть случайно смахнул рукой кастрюльку, которая покатилась вниз, старательно разваливая по пути все макароны. Кастрюльку удалось спасти, а вот макароны, которые были единственной едой, нет. Пришлось лакомиться видом, который был весьма смачен: поросшие елями каменные глыбы, синий воздух и коричневые камни. Через полчаса мы плюнули на желтые горы и побежали вниз.

— Это — билет, — беспрецедентно заявила Наташа, протягивая клочок бумаги сгустившему брови мужику, восседающему на табурете. Он повертел его в пальцах, как будто выкручивал гайку.

— Но! — решил мужик спустя десять секунд экспертизы, возвращая бумажку обратно в руку Наташи.

— Да! — возгласила она, не принимая подарок и показывая открытую ладонь. Собеседник пожал ее, непонимающе вглядываясь.

В это время я отодвинул перегородку, преграждающую путь на перрон, и перешел на ту сторону. Наш поезд приходил через пару минут. Отпустив руку, Наташа обнадеживающе посмотрела на мужика и его табурет, а после перешла вслед за мной. Мы побежали вниз по ступенькам. Наши пятки провожал контролер, так и оставшийся сидеть с мятым билетом, предназначавшимся для поездки между неизвестными нам городами, найденным на полу пятнадцатью минутами ранее.

Я с Наташей рвал из Хуаншаня на юг Китая. Любой опыт с этой страной заканчивался эмоциональным истощением, и я хотел уехать, минуя людей, города, деревни и природные примечательности. Все радости путешествия, которые вдохновляли меня раньше, давно исчезли. Я впал в печаль, полную обыденности. Больше не интересовали местное мировоззрение, причуды разговоров, термосы, хайвеи, небоскребы, баоцзы, дьяодзы, Циндао, нихао. Каждый день в этой стране был похож на пытку. Единственное, что хотелось, — это поскорее добраться живыми до Гонконга.

Мы вбежали в поезд и по привычке бахнулись на первые попавшиеся потертые синие стулья. Шум, проносящийся мимо китайской реальности, заполнил наши уши, глаза, носы, носки, рукава и вороты. Мы, как нога в болоте, стали постепенно тонуть в абстракции, которая тащила нас вперед, и каждый был обоюдно с ней не согласен, но по инерции подчинялся. Реальность превратила нас в своих рабов, в шестеренки огромного транспортного механизма. Она превратилась в спальню, рабочий кабинет, столовую, комнату переговоров, библиотеку, и имя ей было — китайский поезд.

Дорога смешалась с закатом, убегающими небоскребами, звуками бесконечно стучащих китайских поездов, гулом китайских голосов. Мы меняли перрон за перроном, контролера за контролером, отмазку за отмазкой, сиденье за сиденьем. Весь рацион наших действий сузился до вычисления поездов категории Z и K, убеждения окружающих в том, что нас надо везти бесплатно, еды и сна. Все это происходило в одном месте — том самом потертом синем стуле. Мы научились всем повадкам настоящего пассажира китайского поезда, знали все местные сплетни и настолько вросли в поезда, что, казалось, у нас самих глаза сузились вдвое.

Любимыми друзьями лапши были пассажиры поездов, любимым блюдом пассажиров была лапша. Каждый порядочный обитатель поезда считал за должное взять самую дешевую ее разновидность, встать посередине прохода и пустить по всему вагону дивный запах, который зеленой струей заливался в самые дальние уголки китайских носов. После этого пассажир был обязан, болтая лапшой из стороны в сторону, пройтись от своего места, затерянного в дальнем конце вагона, до другого его конца, чтобы разбавить первосортное блюдо кипятком из-под тонкого краника. Кипяток лился медленно, но громко, разбрызгиваясь по стенам вагона и попадая в дырки в одежде китайца. Дальше ему было необходимо дойти до своего места, тряся при этом рукой и разливая повсюду воду, и вспомнить, что термос его так и не наполнен. Вернуться с лапшой обратно, тихо бормоча никому не известное заклятие, наполнить запахами весь вагон, в очередной раз налить водичку и наконец упасть на соседнее с нами место. Таким образом вагон оказывался полностью окутан лапшичными благовониями. Учитывая, что этой едой питались девяносто процентов населения вагона, можно представить, что воздух состоял из нее чуть более чем полностью.