Карнавал обреченных - Людмила Бирюк

Император улыбнулся и спокойно сказал собаке:

— Victor, tout beau!

* * *

В тот же самый час в доме у Синего моста, на Мойке, 72, топтался тщедушный солдат. Превозмогая робость, звякнул в дверной колокольчик. Вышла девушка-служанка в переднике.

— Что надобно, служивый?

Тот, озираясь, сунул руку за отворот шинели и вытащил вчетверо сложенный бумажный листок.

— Для госпожи Рылеевой, — еле слышно прошептал солдат, вкладывая записку в руку девушки.

— Погоди, вынесу пятак.

Но солдат испуганно махнул рукой и исчез в утренней дымке.

— Кто там? — послышался нежный голос из глубины дома.

— Вам письмо, барыня!

Захлопнув входную дверь, горничная вспорхнула по лестнице в комнату хозяйки. Наташа, словно сомнамбула, машинально развернула бумагу и стала читать прощальное послание Кондратия.

Ни слова жалобы. Слова написаны разборчиво. Рука мужа была тверда.

«Я не разу не взроптал во время моего заключения, и за то Дух Святый давно утешил меня! Подивись, мой друг: в сию самую минуту, когда я занят только тобою и нашей малюткой, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе. О мой друг, спасительно быть христианином!.. Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе…»

Наташа трижды перечитала письмо, прежде чем поняла, что всё кончено… Ее возлюбленного мужа больше нет. Дикий короткий крик вырвался из груди. Она прижала руку ко рту, пытаясь сдержать рыдания, чтобы не потревожить спящую пятилетнюю дочь Настеньку. Так она сидела, сама не зная сколько времени… Слезы уже давно были выплаканы, а ноющая боль в сердце хотя и не утихала, но становилась привычной. Наташа знала, что с этой болью отныне ей придется жить до последнего вздоха.

Ропота в душе не было. Странно, но вскоре она даже почувствовала некоторое облегчение. Воистину, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Глаза невольно устремились в окно к безоблачному летнему небу.

— Боже великий, милосердный! Прости и прими его…

Елизавета Алексеевна оставалась в Таганроге до конца апреля 1826 года, а потом выехала в Калугу, где должна была встретиться с императрицей Марией Федоровной. Но она успела доехать только до Белева, где тихо скончалась.

Князь Репнин вышел в отставку и поселился вместе с дочерью и мадемуазель Корваль в своем имении Захарово.

Полк Шевалдина, который по непонятным причинам исчез со всех картосхем Декабрьского восстания, был переведен в Польшу, и его шефом стал великий князь Константин. Однажды в «полк-призрак» (как его окрестили в придворных кулуарах) прибыл адъютант его императорского величества полковник Жорж Бакланов. Он вошел в одну из гусарских казарм да так и не вышел обратно. Не дождавшись его, Николай послал брату письмо с требованием объяснений. Константин ответил, что никакого Бакланова он не видел и знать о нем не желает.

Дмитрий Ломтев, чья военная карьера после подавления мятежа круто пошла в гору, выпросил у государя аудиенцию и тонко намекнул, что готов занять освободившуюся должность императорского адъютанта.

— Я принес много пользы вашему величеству, — почтительно напомнил он.

Николай смерил доносчика насмешливым взглядом.

— Удобрения тоже приносят много пользы. Но это совсем не значит, что я должен держать во дворце вазу с навозом.

Через тридцать лет «le petit Sacha» стал императором Александром II. Он вернул из ссылки оставшихся в живых декабристов и отменил в России крепостное право. Крестьяне наконец получили свободу, воспетую когда-то Рылеевым, но счастливее от этого не стали. Впрочем, счастья им никто не обещал. Александра II нарекли Освободителем, а потом убили бомбой.

Сероглазка уехала во Францию и стала известной актрисой.

А вот встретился ли Репнин с Натали?

Пусть это остается маленькой тайной.