Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер

– Мудро больно, – подметил как-то наблюдавший за мучениями пенсионера Ждан.

– Раз сметливый такой, то научи, как делать-то! – огрызнулся в ответ учитель.

– А почему все? Да потому, как ты бы не кашу свою через сито просеивал, а вода бы нехай бы насквозь него уходила. Каша-то и останется. Она же надобна? – совершенно не обидевшись на гневный выпад пожилого человека, рассудительно заметил паренек.

– Чего?

– А почему все? Да потому, что вода везде дорогу найдет.

Растерянно переводя взгляд с собеседника на все свои хитроумные приспособления, Булыцкий наконец сообразил, что ведь товарищ его прав на все сто процентов. Ларчик-то, он просто открывался. Только он, за двести задач схватившись разом, как-то и не подумал. В итоге месяц почти – псу под хвост.

– А раньше чего молчал?! – пришелец зло сплюнул. – Умные все, а как слово сказать, так что рыбы, воды в рот набравшие!

– А ты, что ли, спрашивал?! Сам себе на уме; кто знает, что еще надумал.

Булыцкий смолчал. Хотелось, конечно, пару-тройку крепких словечек отпустить в адрес Ждана, да только то больше для острастки надо было. Оторваться за упертость собственную. И, казалось бы, история с Лелем научить должна была чему-то, ан нет! Все равно как дурнем был, так и остался.

– Прости, – поколебавшись, ответил тот. – Твоя правда. Наворотил.

– Тебе бы роздыху взять, – застенчиво улыбнулся парень. – Голова седая, ворочаешь, хо-хо. Не можно так долго. Да и чем поспешней все, тем и толку меньше.

– Может, и так, – учитель, присев на лавку, откинулся спиной на бревна сруба. – Да вон князь юный торопит; не терпится ему на лодьях выйти.

– Так и тебе беда какая?

– Как какая? Я-то с ним пойду!

– Ну так и беда какая? – парень повторил свой вопрос.

– А на хозяйстве кто?

– Вот и беда твоя, – вместо ответа кивнул парнишка. – Все успеть норовишь, да все – сам. А почему все? Да потому, что веры нет в других. Ты, вон, за грядки свои трясся как? Никого не подпускал, время было. А как разъяснил да показал, что к чему, так и бед не ведаешь. – Булыцкий молчал, понимая, что тут прав совершенно парень-то. – А почему все? – продолжал между тем Ждан. – Да потому, что одному не управиться со всем разом, хоть бы ты и тресни! Вон на князя великого погляди! У него забот твоих поболе, да ведь все успевает! А почему все? Да потому, что люди верные рядом. Кто советом, а кто и делом подсобить всегда готов. И спрос с каждого – за свое. И тебе так надобно.

– Добро, – кивнул учитель. – За полем приглядывать – задача тебе. А сверх – бумаги дать. Сумеешь?

– А чего не суметь-то?!

– А как со мной не выйдет? Разом за все ухватившись, ничего и не успеть?

– Так а Матвейка на что? С норовом хоть, да и толковый. Не один я теперь.

– Ну так и добро, – хмыкнул пожилой человек. – Но с Матвейкой еще ох как погутарю!

– Благодарю, Никола, – Ждан неумело попытался скрыть улыбку. – А почему все? Да потому, что учитель ладный.

– Эх, Ждан! – расхохотался вдруг Николай Сергеевич. – Мне бы умище твой! Садись, да слушай, да запоминай. – Мотнув головой, парень присел рядом с трудовиком, а тот, собравшись с мыслями, начал свое повествование, рассказывая все, что уже успел изучить на практике, да и то, что помнил из истории. Хотя, в принципе, и получалось то, что основной по трудоемкости процесс уже освоен, оставались не менее важные этапы формовки листов, прессование, сушка и полировка. Хотя Ждан – головастый. Не должен был подвести. И не подвел. И сегодня, за день до выхода в Переславль-Залесский, должны были пожать результаты первых трудов его.

Ждан уже поджидал своего учителя. Усевшись на завалинку у стены, он грелся на солнышке, не обращая ни малейшего внимания на суетившихся рядом работников артели.

– Здравия тебе, Никола! – едва завидев пожилого человека, приветствовали его те.

– И вам – Бог в помощь, – отсалютовал тем в ответ трудовик. – Уморили, что ли? – усмехнулся Булыцкий, кивком указывая на дремлющего товарища.

– Наше дело – руками работать. Ваше – думы думать. Кому легше, Богу виднее!

– Уснул, поди? – окликнул трудовик товарища.

– А? – тот вздрогнул, приходя в себя. – Угрелся, – сообразив, что происходит, улыбнулся паренек. – Задремал.

– А все меня пилишь: роздых возьми, да роздых возьми! А сам… Пошли! Посмотрим, что получается.

– Ух, Никола! Страсть как взглянуть хочется!

Товарищи зашли внутрь небольшого помещения мельницы, приспособленного под мастерскую по производству бумаги. В одном углу покоился ворох перебранного тряпья: сношенные рубахи, рванина и отходы льняной нити, готового к кипячению в стоящем рядом с мельницей чане, в котором, ловко орудуя вилами, мастеровые вываривали хлам, готовясь к наработке следующей партии. Колесо, вращаемое силой течения, приводило в непрерывное движение большие каменные жернова, неторопливо перетирающие поступающий хлам до состояния мелких комочков; меньше не получалось. Оттуда исходное сырье вываливалось в ступы, где за несколько дней нудного, монотонного труда, отданного на откуп отрокам, доводилось до однородного состояния. Получившийся клейстер черпаками перебрасывался в здоровенные сита для слива избыточной влаги и придания листам примерно равной толщины. Оттуда подсохшие блины аккуратно вытряхивались и раскладывались на длинные полосы льняной ткани, которые на день выносились на улицу для окончательной просушки. Уже потом, высушив заготовки, работники, предварительно проложив их тканью различной грубости выделки, складывали их в стопки и, привалив сверху камнями, оставляли формоваться. Процесс – сложный и трудоемкий. Но то – поначалу. Потом уже, как будет отработана технология, а главное, появится устойчивый спрос, Николай Сергеевич собирался озадачиться его максимальной оптимизацией, ну а пока… Пока же к производству готовилась вторая партия бумажных листов. Наработанные с первого захода покоились, уложенные в пять небольших кадушек и сверху, за неимением прессов, придавленные внушительных размеров валунами.

– Гляди, Ждан! Вот она, бумага!

– А береста тебе чем не люба? Ведь умаешься, пока сробишь. А береста – та дармовая! – озадачился парень.

– Так и не убережешь на ней ничего, – спокойно отвечал пожилой человек. – Три зимы, и скукожится. Поди потом что разбери.

– Так и ладно. Оно больше и не надобно. Ну разве что летописцам, или князю, или в храмы; книги священные да наказы какие. А почему все? Да потому, что у них – на леты длинные наперед все! А книги, пусть даже и амбарные… Они и надобны-то на две-три зимы, да и то у хозяев рачительных. Смердам, так и даром не сподобились.

– Во, Ждан, – оттаскивая камни в сторону, прокряхтел трудовик. – Сам же и сразумел. Поперву только для летописцев да князю с владыкой. А то ведь и смех: у латинян для книг священных бумагу покупать. Срам!