Калифорнийская славянка - Александр Грязев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хлеб да соль, — проговорил он, снимая с головы колпак.
— Милости просим, — сказала хозяйка.
— Да я… Это… С тобой, Мартын Иваныч, поговорить надо. Старшой наш Василий меня к тебе послал.
— Знаю, поди, о чём разговор будет, — недовольным голосом сказал лавочник, выходя из-за стола и подходя к Захарке. — Ну и за чем тебя послали?
— А надо, Мартын Иваныч, бутылку рому. Упластались так на сплаве сегодня, что невмоготу. Запиши на старшого Василия. Он так наказывал.
— А ежели у меня тут дома нету, а лавку я отпирать не буду.
— Тогда Василий сам сюда явится. Да ты не жми, Мартын Иваныч. Он тебе заплатит.
Мартын подошёл к большому ларю, покрытому пестрядиной, приподнял крышку и, достав из него большую, тёмного стекла бутылку, протянул её Захарке.
— На, — сказал Мартын, — да передай Василию, что в последний раз в долг даю. Пусть придёт и рассчитается.
— Да ты не бойся, Мартын Иваныч. Мы скоро рассчитаемся… За всё рассчитаемся… Как только срок придёт.
Мартын хотел было что-то сказать, но только рот раскрыл, а Захарка уже и дверью хлопнул. Видно было, что слова посельщицкого Захарки ему не понравились и даже как-то встревожили и насторожили.
— Петька, — позвал он своего сына-подростка, — беги за ним… Они, посельщики, там у себя в казарме, видно, толковище развели. Поди, послушай, о чем они толкуют, да смотри, поосторожнее.
Петька кивнул, выскочил из-за стола и побежал из избы вслед за Захаркой.
В полуземлянке-казарме мужики всё ещё сидели за столом, разговаривали о задуманном ими предприятии и замолчали, когда скрипнула дверь, и в казарму вошёл Захарка.
— Ну что? Спроворил? — спросил его Василий.
— А то как же! Есть! — весело ответил Захарка и поставил бутылку с ромом на стол.
— А ты никого за собой не привёл?
— Не… Никого.
— Посмотри всё же. Мало ли что.
Захарка вновь отворил дверь и быстро оглядел темный заулок. Но не увидел, затаившегося там сына лавочника Петьку.
— Говорю, что никого, — вымолвил Захарка, подходя к столу. — Да и кому быть-то? Все уже по домам сидят, а у нас тут что — мёдом намазано? Скажите лучше, что вы урядили, пока я ходил?
— А то и урядили, — сказал Василий, — что всех господ наших порешить, а самим на судно, и поминай нас, как звали. Доберёмся до теплых краёв, тогда там судить да рядить будем.
— А тут как? Завтра же и дело начнём? — спросил возбуждённый Захарка.
— Экой ты быстрый какой, — усмехнулся Василий. — Такое дело скоро не делается. Готовиться будем. У тебя вот среди туземцев знакомые есть?
— Как нет-то? Есть. Из тех, кто торговать с того берега приплывают. Недавно один был. Мне девку привозил за пачку табаку. А чо?
— Да ходит слух, что туземцы собираются на нашу крепость напасть. Вот и договориться бы с ними, да воспользоваться этой заварушкой…
…Дальше Петька, стоявший за дверью, слушать не стал и, тихо отойдя от казармы, бросился бегом к своему дому, а, прибежав к отцу, от волнения и страха еле начал говорить.
— Ну что там стряслось? — поторопил сына Мартын.
— Так посельщики бунт замышляют!
— Бунт?! Что говорят? Сказывай скорее!
— Говорят, что всех господ порешат.
— Кого?
— Правителя Баранова, Кускова и всех, видно, начальников и чиновных, кто попадётся.
— А дальше что собираются делать?
— А дальше, говорят, захватим судно и поплывём к теплым островам, а здесь, дескать, жизни нам нет никакой. Там же воля вольная.
Теперь засуетился Мартын.
— Я побегу к Баранову, а ты за Кусковым. Ждите нас.
Лавочник быстро накинул кожан и выскочил из дома.
В большой зале дома правителя собралась вся семья Баранова. У книжного шкафа за маленьким столиком, освещаемым большой и яркой свечой, сидел Антипатр и громко читал книгу о приключениях Робинзона Крузо.
— … «Из дневника… Тридцатого сентября тысяча шестьсот пятьдесят девятого года, — читал Антипатр. — Я, несчастный Робинзон Крузо, потерпев кораблекрушение во время страшной бури, был выброшен на берег этого угрюмого злополучного острова, который я назвал островом Отчаяния. Все мои спутники с нашего корабля потонули и я сам был полумертв. Весь остаток дня я провёл в слезах и жалобах на свою злосчастную судьбу. У меня не было ни пищи, ни крова, ни оружия… Мне казалось, что меня или растерзают хищные звери, или убьют дикари, или я умру с голоду, не найдя никакой еды. С приближением ночи я взобрался на дерево и отлично выспался, несмотря на то, что всю ночь шел дождь. Проснувшись поутру, я увидел к великому моему изумлению…»
На лестнице дома вдруг послышались какие-то голоса, топот ног, и Антипатр прекратил чтение. Тут же на пороге показался и сам нарушитель тишины. Это был приказчик кормовой лавки Мартын Кабаков.
— Александр Андреевич, батюшка, — с порога испуганно произнёс лавочник, — беда.
— Что приключилось, Мартын? Туземцы!?
— Нет. Наши посельщики против тебя сговариваются. Убить хотят!
— Где они? Сюда идут?
— Нет, Александр Андреич. Они в землянке-казарме у Васьки Панкова сидят. Ихний Захарка Лебедев за ромом ко мне прибегал и, вроде как с намёком, сказывал мне, что скоро, де, за всё рассчитаемся… Ну, я Петьку своего и послал вслед. Он и подслушал у двери их разговор.
— Что слышал?
— Порешим, дескать, всех господ, захватим какое-нибудь судно и уйдём на нём в тёплые края на какие-то острова.
— Так, так… Стало быть, и впрямь заговор готовят. Беги за Кусковым, Мартын.
— А я уже Петьку своего к нему послал. Сейчас тут будут.
— Ну тогда пошли.
Баранов быстро сходил в свой кабинет и вернулся с двумя пистолетами в руках, затем решительно толкнул ногой дверь.
— Побереги себя, Саша, — крикнула ему вдогонку испуганная жена.
— Оставайся с детьми, мать. Скоро приду и расскажу. Всё хорошо будет. Не бойся…
С Иваном Кусковым и Петькой они встретились у крыльца дома правителя и быстро спустились по лестнице. Потом таким же быстрым шагом пошли по улице к полуземлянке посельщиков. Баранов шагал впереди, держа в руках пистолеты. У Кускова тоже был пистолет.
— Я за караульными послал, Александр Андреич, — на ходу бросил Кусков.
— Зачем? — откликнулся Баранов. — Потом бы… Сейчас я сам хочу их видеть и слышать.
— Мало ли что будет и как дело обернётся, — еле поспевая за Барановым, сказал Кусков…
…А в полуземлянке Панкова продолжалось веселье, когда резко откинулась от удара сапога Баранова входная дверь, и через порог казармы шагнул он сам в распахнутом камзоле и с пистолетами в руках.