Грабеж средь бела дня - Сергей Зверев

Заяву, естественно, не приняли – по инструкции требовалось выждать три дня. Это означало, что «жертву несчастного случая», скорее всего, просто не успели оформить в морге.

– Ладно, пусть будет три дня… Главное, что в дежурной части меня запомнили! – пробормотал Голенков, усаживаясь за руль.

На полдороге к ресторану он заметил Таню. Стоя неподалеку от магазина «Мир фотографии», она названивала кому-то из уличного таксофона.

Едва взглянув на дочь, Эдик с ослепительной ясностью понял: случилось нечто из рук вон выходящее. В облике девушки сквозила необъяснимая потерянность. Опущенные плечи, жалко ссутуленная спина, необыкновенно бледное лицо…

Бросив машину прямо на светофоре, Голенков побежал к дочери.

– Танюша, что с тобой?

Услышав отца, Таня резко обернулась. Лицо ее перекосила гримаса гадливости.

– Ты?..

– Да… Танечка, что у тебя случилось?

– Ничего, – лицо и фигура дочери точно одеревенели, и по щекам ее быстро-быстро покатились слезы. – Ничего не случилось. Только…

– Что, Танюша?!

– Ты мне больше не папа, а я тебе не дочь, – с откровенной ненавистью объявила она и, достав из кармана пять стодолларовых купюр, протянула их Голенкову. – Не надо мне ни твоих денег, ни твоих шмоток… Ни твоего золота! Я ухожу из дому!

Сказала – и, развернувшись, зацокала туфельками по асфальту.

Эдик так и остался стоять, сжимая деньги в руках. Глядя вслед Тане, он хлопнул глазами и переждал головокружение. Под ложечкой у него задрожало.

– И что на нее нашло? – остолбенело прошептал Голенков, утирая шею над взмокшим воротником. – Неужели… из-за этого уголовника?

Никогда еще он не испытывал к Жулику такой ненависти, как теперь.

* * *

Свернув с оживленного проспекта, черная лаковая «Волга» с козырным московским номером остановилась перед магазином «Мир фотографии». Вильнув вправо, машина перевалила через бугор бордюра и, нагло игнорируя правила дорожного движения, въехала на тротуар перед входом.

– Так, Пиля. Купишь все вот по этому списку, – распорядился Жулик, вырывая из блокнота листок. – Профессиональный фотоаппарат с широкофокусным объективом, двадцать штук высокочувствительной пленки по тридцать шесть кадров, шесть пачек мелкозернистой фотобумаги, проявитель, красную лампу, реактивы… Да, и не забудь ванночки для фоторабот.

– И со всем барахлом ты собираешься завтра идти в прокуратуру? – удивилась Рита, изучая список.

– Нет. Только с фотоаппаратом и пленками.

– Отщелкаешь документы прямо в архиве?

– Вот именно.

– Ха!.. Вертануть папки – и всех делов! Или отксерить… Там ведь наверняка ксерокс есть! – легкомысленно предложила блатнючка.

– Пиля, ну зачем приписывать мне мелкоуголовные наклонности! Я ведь старший следователь Генпрокуратуры, а не мелкий крадун. И не крысятник, чтобы у своих, прокурорских, воровать. К тому же исчезновение документов навеняка бросит на меня тень подозрения. Ксерокс тоже не катит: желание воспользоваться копировальной техникой может насторожить архивариуса. Сфотографирую, в Седневе проявлю пленку и распечатаю. Ты книжки про шпионов читала?

Распоряжения Жулика были исполнены в точности: спустя минут десять Рита поставила на заднее сиденье «Волги» объемную спортивную сумку, из которой торчал длинный шнур фотоувеличителя.

– Ну что – может, пообедаем где-нибудь? – предложил Жулик, рассматривая дорогую «Практику» с объективом чуть шире докторской колбасы. – Только не в «Золотом драконе». С детства не люблю азиатской кухни!

– А ты не торопишься с мусорилой поганым встретиться! – со скрытым осуждением сказала Рита.

– Торопиться – значит делать движения без перерывов между ними, – возразил Жулик назидательно. – Следователь Генпрокуратуры, да еще по особо важным делам, не должен быть суетливым.

– Леха, смотри! – В голосе Пили зазвучала тревога. – Вон, у таксофона…

Отложив фотоаппарат, Жулик прищурился. У телефонных будочек стояли двое. Коренастый мужчина с коротко стриженной головой в мелких шрамах что-то выспрашивал у молоденькой желто-смуглой блондинки с длинными распущенными волосами и огромными, в пол-лица, очками. Девушка, однако, даже не слушала собеседника. По ее лицу быстро-быстро катились слезы.

– Плачет девушка в автомате, – прокомментировал Леха, прислушиваясь к перебранке. – Педагогика на марше. Папа-мусор воспитывает дочь.

– Это че, его дочь? А ниче телка, – оценивающе молвила активная лесбиянка.

– Видимо, там что-то серьезное, – сказал Жулик и, приопустив стекло дверки, обратился в слух.

Он различил лишь последнюю реплику девушки:

– Ты мне больше не папа, а я тебе не дочь. Не надо мне ни твоих денег, ни твоих шмоток… Ни твоего золота! Я ухожу из дому!

Объявив это, она круто развернулась и побежала к автобусной остановке.

– И о каком это золоте они базарят? – задумчиво спросила Рита.

– Интересней было бы знать, почему это она из дому уходит.

– Неужели не ясно, почему? Я бы тоже не могла жить с голимым мусором под одной крышей! – окрысилась шестикратно судимая рецидивистка. – Так что телка в натуре идейно все правильно сказала! Слышь, а откуда ты знаешь, что это его дочь?

– Я видел ее лишь мельком, четыре с половиной года назад. В биографии шестиклассницы Голенковой меня интересовал только один момент: ее успеваемость по черчению.

– Для чего?

– Чтобы посадить ее беспредельщика-папу.

И хотя парадоксальность мышления Жулика давно уже стала для Пили привычной, логическая связь между посадкой милицейского капитана Голенкова и школьной успеваемостью его дочери не улавливалась совершенно. Блатнючка раскрыла рот, чтобы расспросить поподробней, однако Жулик предвосхитил очевидный вопрос.

– Сейчас расскажу… – пообещал он, пригибая голову. – Давай-ка за барышней! Только аккуратно, перед Голенковым меня не засвети. Это для козлов из нашей прокуратуры я тут старший следователь по особо важным делам Александр Андреевич Точилин. А Эдичка, сука рваная, меня сразу выкупит. Тут и сто бородавок с килограммом гримма на «вывеске» не спасут.

– А зачем нам мусорская дочь?

Взгляд Сазонова в одночасье сделался твердым, как угол чемодана.

– Если молоденькая девушка решила уйти из дому, неплохо бы выяснить, куда именно… Рули, рули за барышней…

Несколько минут ехали молча. Пиля внимательно вела машину, лишь изредка бросая на Леху выжидательные взгляды – мол, рассказывай, как Голенкова посадил!

– Когда менты отправляют жуликов за колючий орнамент – это естественно, – наконец начал Жулик – Когда же случается наоборот – все почему-то удивляются и нервничают. На самом-то деле все просто. Рита, ты помнишь, как четыре с половиной года назад оперуполномоченный Голенков пытался навязать мне свое участие в моей неповторимой судьбе?