Чисто научное убийство - Павел Амнуэль

— Проверил, — немедленно отозвался Роман, не удивившись вопросу. — В «Безеке» утверждают, что звонка с виллы не было. В компании «Селком» говорят то же самое — последний звонок по радиотелефону Гольдфарб сделал вскоре после полудня: звонил в хирургию «Ихилова».

— Значит, с Гаем говорил не дядя, а кто-то с похожим голосом?

— Песах, ты продолжаешь обдумывать эту чепуху?

— А что еще делать в три часа ночи?

— Даже убийцы в это время предпочитают спать.

— Но полицейские комиссары бодрствуют, почему бы и историкам…

— Служба такая, — сказал Роман и положил трубку.

* * *

Кто мог ненавидеть Гольдфарба и его племянника до такой степени, чтобы убить первого и подставить второго? Кто-нибудь из хирургов — коллег убитого? Кто-то из знакомых Гая? Или сотрудники фирмы, владельцем которой был Гольдфарб? Десятки человек, из которых в качестве то ли свидетелей, то ли подозреваемых прошли господа Кантор и Абрамович, имевшие твердые алиби…

Если стать на эту точку зрения, то все расследование нужно опять начинать с нуля и расширить круг подозреваемых до границ Гуш Дана. Не в моих это возможностях, и на Романа рассчитывать тоже не приходится. Все говорило о том, что я зря уперся — подумаешь, личное впечатление. Подумаешь, взгляд затравленного зверя.

Истина в том, что Шпринцак убил дядю, воображая, что получит деньги. Просто как апельсин.

А разговор с Нахмани придумал, потому что испугался. Характер у него такой: делать, а потом пугаться того, что сделал. А о голосе дяди в трубке сказал, потому что испугался еще больше. После чего стал врать без удержу, потому что решил — лучше быть психом, чем осужденным на пожизненное. Знаю я таких людей. Даже собственного адвоката он слушает лишь тогда, когда совет юриста совпадает с его собственным мнением. Логика у таких людей всегда зашибленная. Не был я на вилле, и все. Ах, мою машину видели, и меня в ней? Да, был я там, но не тогда и не потому, пистолет украли, а в моих ботинках был не я… Нормальная реакция труса, и нечего об этом думать.

Я и перестал.

Еще недели через три Роман Бутлер сообщил, что вторая экспертиза согласилась с мнением первой о том, что подсудимый полностью вменяем.

— Естественно, — я пожал плечами, — наши генералы всегда отличались здравомыслием, а Рабин все же был одним из лучших.

— Ты это о чем, Песах? — спросил Роман, подозрительно оглядывая меня с головы до ног.

— О руководителях операции «Возмездие», естественно! Я все еще занимаюсь этим периодом, и знаешь, нашел уникальные документы, которые совсем не согласуются с мнением Ури Мильштейна…

— Песах, — невежливо перебил меня Роман, — «Возмездие» — это история, а я говорю о подсудимом Гае Шпринцаке.

— Ах, это…

Признаться, дело об убийстве Гольдфарба не являлось мне во сне уже вторую неделю. Оно мне не нравилось, и потому о нем следовало забыть.

— Значит, скоро суд? — спросил я.

— Да, примерно через месяц, — подтвердил комиссар.

Мы пили с ним не кофе, а вино, потому что Роману исполнилось сорок, и это следовало отметить. Официальное торжество Роман устраивал в воскресенье, пригласив нас с Риной в ресторан «Рециталь». Я вовсе не был уверен в том, что мне хочется сидеть за столиком и под громкую музыку, которую я не выносил, слушать стандартные тосты «до ста двадцати» и по команде отпивать из рюмки. Иное дело — выпить дома, когда вино я выбираю сам, легкое, полусухое, с виноградников «Кармель», и беседа идет неспешная, приятная — об убийстве, например…

— Кстати, — оживился я, — что показала финансовая ревизия фирмы Гольдфарба?

— Полный порядок. Процветающая компания, Гольдфарб был хорошим хозяином. Ты не читал вчера в «Едиот ахронот»? Как это они изящно выразились: «у него были золотые руки хирурга и золотая голова администратора»… Никаких претензий ни к Абрамовичу, ни к Кантору. Ты не поверишь, но эти господа ни разу даже не попытались обмануть хозяина.

— Почему я должен не поверить? Честные служащие — большая редкость?

— Возможно, и нет. Но я-то по долгу службы имею дело информацию только о нечестных, вот и кажется, что все такие.

— А кому досталось реальное золото? Я имею в виду наследство.

Роман неопределенно покачал головой.

— Боюсь, — нахмурился он, — что деньги и контрольный пакет акций будут разделены между десятками дальних родственников, поскольку бывшая жена и племянник лишены наследства согласно завещанию. На делах компании это вряд ли скажется благотворным образом.

— А если бы владельцем стал-таки Гай Шпринцак, — пробормотал я, — это сказалось бы на делах положительно?

— Твое здоровье, — поднял бокал Роман, не желая, видимо, говорить о личности убийцы-племянника.

Мы выпили, а потом и плотно закусили жареной индейкой — Рина удивительно готовит это блюдо; каждый раз, когда я его ем, мне кажется, что на блюде лежит не бедная ощипанная птица, а гребень бронтозавра, прожаренный в сочном соусе болота юрского периода. Отщипнув кусочек, я следил за тем, как Роман мужественно расправляется с крылышком, издали напоминавшим жертву лесного пожара. Зубы он, однако, не сломал и, покончив с едой, заявил:

— Рина, ты замечательно готовишь. Я завидую Песаху, моя жена на такое неспособна.

Я представил себе, чем питается комиссар, и, мысленно его пожалев, спросил:

— А что, этот Шпринцак признал свою вину?

— Нет, — вздрогнув то ли от куска мяса, попавшего, наконец, в желудок, то ли от воспоминания о бедняге-заключенном, сказал Бутлер.

— Значит, обвинительное заключение будет построено только на косвенных доказательствах?

— Их более чем достаточно, — сказал Роман. — Признание обвиняемого для вынесения приговора вовсе не обязательно.

— Прокурор будет просить пожизненное?

— Конечно, но я думаю, что приговор будет более мягким. Тут ты прав — доказательства косвенные, а признания нет. Адвокат настаивает на случайном убийстве в состоянии аффекта. Десять лет максимум.

— Для убийцы мало, — сказал я. — А для невиновного в самый раз.

Роман сделал вид, что не расслышал.

Когда славный вечер закончился (к нам присоединилась и жена Романа, мы пили вино и пели «Золотой Иерусалим»), я спросил, знает ли комиссар номер телефона адвоката, который будет защищать Шпринцака.

— Адвоката, который вынужден будет защищать Шпринцака, — поправил Роман. — Ты разве не знаешь, что Бреннер отказался от защиты — у Гая просто не оказалось денег на оплату услуг, а Бреннер за красивые глаза не работает. Шпринцаку назначен государственный защитник. Пинхас Баркан, неплохой человек, но…