Клетчатая зебра - Дарья Донцова

– Я, – подтвердила Светлана. – Вернее, мы сАлешей вместе. Наша любовь сильнее смерти! Тебе не понять, что испытываетженщина, когда она сливается в одно целое с мужчиной. Мы с Лешенькой единыйчеловек, у нас общая душа, никаких тайн и секретов, все желания совместные. Язаманивала детей и отдавала их мужу.

Людмилу затошнило, а странная гостьяпродолжала:

– Приплести Алену к делу придумал Алеша. Аленеедва исполнилось десять, она неподсудна, если признается, что помогала отцу,ничего ей не будет. Ну а мне грозит немалый срок. Когда его пришлиарестовывать, Леша попросил разрешения поговорить с дочерью наедине, дескать,хочу проститься с ребенком. Люди, забиравшие его, чувствовали себя неловко,ведь арестовывали своего, поэтому, в нарушение всех правил, ему дали пообщатьсяс Аленой без свидетелей. Когда Алексея увезли, дочка пошла в ванную и разрезаласебе вены на запястье левой руки. По счастью, я была настороже, ворвалась всанузел, и трагедии не случилось. Несколько дней я обрабатывала Алену и в концеконцов внедрила ей в голову мысль – она должна спасти своих родителей. Потомотправила мужу в СИЗО с тайной оказией записку, и Алексей заявил об участии вделе дочери.

– Зачем ты мне все это сообщаешь? – затрясласьЛюдмила.

Светлана указала на кольцо:

– Забирай его себе. Взамен поговори с Вадимом,открой ему правду, скажи, что я признаюсь во всем, подпишу протокол. Но снебольшим условием: Филиппов приедет ко мне домой, будем беседовать на моейтерритории.

– Почему бы тебе самой с ним не связаться? –пролепетала Людмила.

Светлана поджала губы.

– Я все сказала. Жду Вадима сегодня в любоевремя, хоть ночью. Не надо быть слишком любопытной…

Рассказчица помолчала. А затем подвела итогтого дела. Алексея Фурыкина приговорили к высшей мере, его жену Светланупосадили, а их дочь Алену отдали на воспитание родственнице. Девочке смениливсе данные, выписали новое свидетельство о рождении, что с ней стало, Филипповане интересовалась. Кольцо осталось у жены следователя. Сначала оно хранилось вшкатулке, но после смерти супруга Людмила Николаевна начала носить самыедорогие вещи на себе, из боязни, что в квартиру, пока она на работе, залезутворы.

Собеседница закашлялась, я терпеливо ждала,пока она справится с приступом. На мой взгляд, более чем неразумно ходить поМоскве, сверкая бриллиантами, ведь среди преступной братии есть не толькодомушники, но и грабители, нападающие на людей в транспорте, в магазине, наулице. Людмиле Николаевне следовало бы арендовать банковскую ячейку и спрятатьтам ценности. Хотя, вероятно, она не знает о существовании такой услуги, вот ирешила, что безопаснее не расставаться с украшениями, чем топить их в варенье,прятать в банках с крупой или в морозильнике.

Людмила Николаевна вытерла слезы, выступившиеот кашля.

Я нашла момент подходящим и задала вопрос:

– Кольцо у вас отняла дилер фирмы «Фрим»?

Она кивнула. Я не скрыла своего удивления:

– Но почему вы не заявили в милицию? Былисвидетели, ваши сотрудницы Катя и Оля. Девушки видели, как вы убежали, акоробейница рванула следом.

Вдова Вадима Петровича прижала ладони к щекам.

– Та тетка сказала: «Немедленно верните мнекольцо. Оно не ваше, являлось семейной ценностью, принадлежало другой женщине,и теперь это единственная память о ней. Вы пособница убийцы».

– И вы испугались, – констатировала я. –Сбежали, чтобы дилер не затеяла публичный скандал, а та вас догнала, побила иотняла перстень?

– Нет, не так, – прошептала ЛюдмилаНиколаевна. – Я увидела у нее на левом запястье уродливый шрам и сразусообразила: ко мне явилась Алена, дочь Светланы, она хочет получить семейнуюреликвию назад. Больше-то никто не знал о драгоценности! Но я же за неезаплатила, выполнила все просьбы сообщницы маньяка, а Вадим Петрович костьмилег, чтобы Алене сменили документы и отдали ее родственнице… Вот я и побежала!Но меня никто не бил. Да, та женщина меня догнала, схватила за плечи, сталаговорить про какого-то мальчика, чью жизнь она спасает. Я ничего не понимала,просто сунула ей в руку перстень и понеслась от нее как угорелая. Споткнулась,упала лицом на скамейку, расшиблась. А вы правда вернете мне перстень?

Я почти не помню, как оказалась в своеймашине. В голове, словно чугунные шары, перекатывались мысли. Вера никогда нерассказывала мне ни о своих детских годах, ни о школьной поре. Она вообще нелюбила воспоминаний. Савельева всегда повторяла:

– Прошлого уже нет, будущее еще не наступило,давайте наслаждаться здесь и сейчас. Какой смысл рыться на заваленном старьемчердаке, когда можно выйти в сад и восторгаться цветущими растениями?

Я слышала, что родители Астаховой погибли напожаре. Девочку подняла на ноги тетя, теперь покойная. И у Верушки на левомзапястье есть некрасивый рубец. Подруга несколько раз обращалась к врачу, но ейсказали: «Если хотите привести руку в порядок, потребуется операция, ее делаютпод местным наркозом». Вера испугалась и оставила все как есть.

К хирургу подруга ходила много лет назад, асейчас, наверное, придуманы другие методики, чтобы сгладить косметическийнедостаток, но Савельева приняла решение забыть об отметине. Однажды ябесцеремонно спросила:

– Где ты поранилась?

Вера замялась:

– Так, детская глупость.

– Резала вены от несчастной любви? –предположила я.

В ответ последовала неадекватная реакция.

– Я никогда не возьму в руки бритву! – заоралавсегда спокойная Астахова. – Чего пристала?

Я, пораженная неожиданной грубостью,промямлила какие-то извинения и умчалась домой. На следующий день Вера пришлако мне с повинной головой.

– Дашута, прости! – забормотала она, стоя напороге. – В детстве мы с приятелями полезли в чужой сад нарвать яблок. И насзастал хозяин, все убежали, а мне не повезло, я упала и наткнулась на колючуюпроволоку. Кровь хлестала фонтаном. Меня даже никто не отругал за попыткуворовства, так взрослые перепугались. В деревне имелся медпункт, местнаяфельдшерица наложила швы, да, видно, плохо обработала рану, началось нагноение.Мама отвезла меня в Москву, положила в больницу, там сделали операцию. Янатерпелась боли и страха, рана заживала плохо, поэтому рубец остался. А еще вто лето погибли мои родители. Понимаешь, почему я психанула?

Я обняла подругу.