Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк

не поодиночке, а в партнерстве с кругом друзей и информаторов. По мере того как овладевать новыми дисциплинами становилось все сложнее, полиматы более позднего периода стали по меньшей мере иногда участвовать в коллективной работе. Александр фон Гумбольдт, который нанимал помощников для своих наблюдений, был сторонником международного научного сотрудничества, особенно в области геофизики, и способствовал созданию сети обсерваторий в разных странах для измерения параметров магнитного поля Земли[829]. Герберт Уэллс работал вместе с Джулианом Хаксли над «Наукой жизни» (The Science of Life, 1929). Карл Полани привлекал помощников к своим исследованиям по антропологии и древней истории.

Пауль Лазарсфельд на протяжении всей своей долгой карьеры проводил исследования совместно с коллегами. Благодаря помощникам и соавторам Джозефа Нидема многотомная «Наука и цивилизация в Китае» (Science and Civilization in China) выходила еще много лет после смерти главного автора[830]. Эрнст Гомбрих сотрудничал с нейропсихологом Ричардом Грегори (в вопросах функционирования зрения и мозга) и биологом Робертом Хинде (в изучении невербальной коммуникации). Герберт Саймон участвовал, по его собственным подсчетам, «более чем в 80 коллективных исследовательских проектах»[831].

К знаменитым работам, написанным в соавторстве, относятся «Значение значения» (The Meaning of Meaning, 1923) Чарльза Огдена и Айвора Ричардса – книга о философии и языке; работа Джона фон Неймана и Норберта Винера по кибернетике и книга того же Джона фон Неймана, но на этот раз в соавторстве с Оскаром Моргенштерном, «Теория игр и экономического поведения» (The Theory of Games and Economic Behaviour, 1944); «Математическая теория коммуникации» (The Mathematical Theory of Communication, 1949) Клода Шеннона и Оскара Уивера. Юрий Лотман и Борис Успенский несколько десятилетий занимались совместными исследованиями в сфере семиотики культуры.

Мишель де Серто написал свою монографию о политике языка совместно с двумя молодыми историками, Жаком Ревелем и Домиником Жюлиа. Мишель Фуко работал над одним из своих исследований в области истории семьи вместе с историком Арлетт Фарж, а над другим, посвященным убийству Пьером Ривьером его матери, брата и сестры, – с участниками своего семинара в Коллеж де Франс, в частности с антропологом Жанной Фавре и историком медицины Жан-Пьером Петером[832].

Перечень приведенных примеров легко дополнить. Официальные и неофициальные проекты, предусматривающие мультидисциплинарное и междисциплинарное сотрудничество, будут рассмотрены в следующей главе.

8

Эпоха междисциплинарности

Коль скоро позиция «одинокого рейнджера» в научном поле становится все менее реалистичной, возникает необходимость перенести внимание на коллективные попытки достичь того, чего некоторые полиматы добивались в одиночку, – охвата территории, которая простирается далеко за границы отдельной дисциплины[833]. Такие попытки делались и делаются небольшими неформальными группами ученых и специально учрежденными для этой цели официальными организациями.

Эта история начинается задолго до 50-х годов XX века, когда во французском и немецком языках, а также во всем англоговорящем мире стало широко использоваться прилагательное «междисциплинарный». До этого времени попытки междисциплинарной работы, индивидуальной и групповой, описывались в терминах интеллектуальной «кооперации» или «перекрестного оплодотворения»[834]. С тех пор время от времени использовались самые разнообразные и невразумительные термины: адисциплинарный, антидисциплинарный, кроссдисциплинарный, мультидисциплинарный, недисциплинарный, омнидисциплинарный, постдисциплинарный, предисциплинарный и трансдисциплинарный. В дальнейшем мы будем избегать большинства из них, за исключением слов «междисциплинарный» (для описания исследований, ведущихся на границах между отдельными дисциплинами или в пространстве между этими границами) и «мультидисциплинарный» (для описания групп, включающих привлеченных к работе над общим проектом специалистов из разных областей).

Как мы уже видели, энциклопедии и научные экспедиции XVIII века были результатом деятельности таких команд. Команды работали и в производственных научно-исследовательских лабораториях конца XIX века, которые финансировались такими компаниями, как General Electric, Standard Oil, Eastman Kodak и Bell Telephone[835]. То же самое относится к проектам периода Первой и Второй мировых войн и более поздним, где источником финансирования было государство.

Полимат Герберт Саймон критически относился к командной работе в области социальных наук: по его словам, она «сводит вместе совсем разных ученых». Он полагал, тут необходим именно ученый-полимат, который «сочетает разных ученых в одном лице»[836]. Если бы все были такими, как Саймон, то его утверждение было бы, безусловно, справедливо. Однако центральная мысль этой главы состоит в том, что из-за информационного взрыва никто, кроме считаных энергичных и настойчивых людей, больше не мог угнаться за тем, что происходило хотя бы в нескольких дисциплинах. Поэтому и появлялись многочисленные коллективные попытки решить проблему как на общеобразовательном уровне, так и на уровне проблемно ориентированных исследований.

Целый ряд полиматов, не раз упоминавшихся на предыдущих страницах, появятся в этой главе снова – на этот раз в роли участников коллективных попыток противостоять специализации. Томас де Квинси размышлял о «поверхностном знании»; Хосе Ортега-и-Гассет порицал «ученых невежд» и заявлял, что специализация ведет к варварству; Льюис Мамфорд с гордостью называл себя «генералистом»; Джордж Стайнер считал специализацию «идиотской», а Роберт Хайнлайн, бывший инженер, более известный как автор научно-фантастических романов, утверждал, что «специализация – удел насекомых».

Более уравновешенный взгляд был предложен британским журналистом и социологом Л. Т. Хобхаусом, который в 1901 году писал: «Эффективностью и точностью современной науки мы обязаны… специализации. Ее же мы должны благодарить и за потерю свежести и интереса, ослабление научного воображения, а также серьезное обесценивание науки как инструмента образования»[837].

Примечательной чертой дебатов вокруг специализации является систематическое повторение нескольких метафор. Метафора территории на данный момент уже совсем не нова, но все-таки она остается в силе, не в последнюю очередь потому, что понятие научного поля прочно вошло в академический язык. Оно ассоциируется с границами и оградами. Один из авторов журнала The New Yorker некогда писал о «плодотворной неграмотности» полимата Бёрдсли Рамла, «который в силу этой особенности не воспринимает таблички „Проезд закрыт“, „По газонам не ходить“, „Входа нет“ и „Тупик“ в мире идей»[838].

Напротив, междисциплинарные проекты представляются как открытие дверей или окон, строительство мостов и разрушение перегородок. Президент Йельского университета Джеймс Энджелл описывал один из таких проектов (то ли высокопарно, то ли с оттенком иронии) как снос «Великой Китайской стены»[839].

В свою очередь, критики специализации тоже использовали язык метафор. В начале XIX века Уильям Уэвелл уже упоминал об опасности того, что «содружество наук» распадется «как разваливающаяся на части великая империя». О специализации говорили как о «балканизации» или «дисциплинарном шовинизме». Норберт Элиас отмечал, что «отрасли научного знания в том виде, каковы они сейчас, имеют некоторые характеристики независимых государств». По словам Герберта Саймона, «в академическом мире дисциплины играют ту же роль, что и национальные государства в системе международных отношений»[840].

Цели критиков специализации были разными – от скромных до весьма амбициозных. Некоторые, подобно Отто Нейрату, были мечтателями (мечтой было единство науки или еще шире – всего знания вообще). Другие были прагматиками. Ортега-и-Гассет не отрицал специализацию полностью, но выступал за баланс между специальным знанием и «культурой», которая «неизбежно является универсальной» (no puede ser sino general)[841]. Ученый-полимат Дональд Кэмпбелл предложил так называемую модель рыбьей чешуи для описания перекрывающихся зон различных дисциплин, подразумевая, что ученым нужно обращать особое внимание на то, что происходит в смежных областях[842].

Методы сторонников междисциплинарности тоже разнились. Одни выступали за создание новых институтов, другие предпочитали неформальные договоренности. Возможно, будет полезно выделить шесть периодов, частично перекрывавшихся, когда старые формы кооперации сосуществовали с новыми.

Первый этап, начавшийся в середине XIX века, был временем неформальных или полуофициальных групп, собиравшихся в салонах, клубах и кафе. За ним последовали остальные этапы: международного движения за единую науку; основания междисциплинарных исследовательских центров (особенно в области социальных наук) в США и, параллельно, возрождения идеи общего образования; государственной поддержки исследований в области естественных наук, а также «региональных исследований», тоже в США; возникновения в Европе и других регионах новых университетов, нацеленных на междисциплинарное обучение; появления междисциплинарных журналов и распространения организаций, занимающихся перспективными исследованиями.

Иными словами, мы перешли от эпохи институционализированной специализации второй половины XIX века к эпохе институционализированной антиспециализации, начавшейся во второй половине ХХ века и продолжающейся по сей день.