Другая Блу - Эми Хармон

– Пэмми? – передразнила я, перекатывая полутораметровый ствол, который спустила вниз по самодельному пандусу.

– Когда мы были детьми, все звали ее Пэмми. Иногда вырывается.

Я презрительно фыркнула, не найдясь с ответом.

– Блу, почему ты уехала, никому не сказав? – окликнул меня Уилсон через плечо, спускаясь по пандусу с охапкой можжевельника. Он прошел ко входу в подвал и исчез из виду, так что я решила, что ответ ему не так и нужен или что он все равно на него не рассчитывал. Но, быстро поднявшись наверх, он продолжил, будто никуда и не уходил:

– До вчерашнего утра я даже не знал, что ты уехала. Уже начал волноваться.

– Почему никому не сказав. Я просто не сказала тебе, – отрезала я. – Этот последний, но он жутко тяжелый. Можешь поднять другой конец? – указала я, меняя тему. Оправдываться не хотелось. Это он не обращал на меня внимания, а не наоборот.

Уилсон взялся за две тяжелые переплетенные ветви, которые я пыталась поднять. Две ветки выросли из двух разных деревьев, которые росли рядом, пошли внахлест и переплелись, веточки помельче тоже сплелись и запутались. Часть одного дерева была повреждена и надломилась у самого основания. Если бы она не была намертво сплетена с другой веткой, так бы и упала. Мне пришлось забираться на оба дерева по очереди и высвобождать каждую ветку, отпиливая ту, которая не сломалась, и отрезая остро торчащий конец у другой. В результате я поцарапала щеку и порвала джинсы, но оно того стоило.

Образ слитых воедино ветвей что-то задел в душе, наводя на мысли о чем-то очень близком каждому человеку: необходимость касаться, быть с кем-то вместе. И я уже знала, как будет выглядеть готовая скульптура. Как только я увидела их, мне до боли хотелось чего-то, в чем я себе отказывала с самого расставания с Мейсоном год назад. Но мне уже не хотелось возвращаться в то время, когда я утоляла жажду эмоциональной близости физической. Так что теперь, оставшись наедине со своим желанием, я уже не знала, что с ним делать.

Мы с Уилсоном спустились по ступенькам, пошатываясь, глядя друг на друга сквозь торчащие ветки и шипастую кору. Я первой аккуратно опустила свой конец на пол возле рабочего места, и он последовал примеру, а потом отступил и вытер руки о белые теннисные шорты. На голубой футболке виднелась камедь, на шортах остались грязные пятна. Интересно, Памела попросит его переодеться? Мысль оставила привкус горечи, и я схватила молоток и долото. Не хотелось терять ни минуты, снять кору, обрезать ветки и листья сейчас же. Может, получится отвлечься за работой, направив жажду и желание на что-то созидательное, красивое, что не вызовет чувства опустошения в конце.

– Можно мне бросить пикап там, где он стоит? – спросила я, набрасываясь на кору, не отрывая взгляда от работы.

– Ключи внутри?

Я похлопала по карманам и разочарованно фыркнула.

– Ага. Внутри. Забудь. Я его переставлю и закрою.

– Я сам. Знакомый взгляд. Блу в своей стихии, – с кислой миной ответил Уилсон, поворачиваясь и выходя.

Несколько часов подряд я лихорадочно отрывала, отрезала, шлифовала и подчищала, пока обнимающие друг друга ветки на бетонном полу не оказались идеально чистыми. Когда я отступила, чтобы передохнуть, руки саднило, а спина едва разгибалась. Было жарко, и в какой-то момент я стянула теплую рубашку, упарившись от труда и тепла небольшого обогревателя, который настойчиво вручил мне Уилсон, велев включать. Заплела мокрые волосы в косу, чтобы не лезли в лицо и не попали в шлифовальный станок. Они отросли так сильно, что коса лежала на левом плече тяжелой лианой. Я даже раздумывала, не подрезать ли ее, когда в замке заворочался ключ, и дверь подвала распахнулась под порывом ледяного ветра. Уилсон закрыл за собой дверь, едва заметно дрожа от зимних ветров. Он был в футболке и тех низко сидящих джинсах, на которые я старалась не смотреть тогда, в первый раз у него дома. Он хмурился, между бровей залегла складка, в руке лежали мои ключи.

– Блу, уже полночь. Ты сидишь здесь почти пять часов.

– И что?

– И что… уже полночь!

– Как скажешь, бабуля.

Складка на лбу стала глубже. Он быстро подошел ко мне, и вряд ли мой взъерошенный вид остался незамеченным.

– Ты исчезла на три дня, сомневаюсь, что вообще спала за это время, а сейчас ты тут, работаешь в поте лица, будто скульптуру нужно сдать уже завтра. Джинсы порваны, вся в царапинах, и ты хромала, я видел, – перечислял Уилсон. Провел пальцем по покрасневшему рубцу на моей щеке. Я протянула руку, чтобы освободиться, но он перехватил ее в движении, перевернул ладонью вверх и провел по ней пальцем, раскрывая, ощущая мозоли и ранки, полученные за последние несколько дней. Кожа покрылась мурашками. Я вздрогнула и отняла руку. Согнулась над будущей скульптурой и принялась за шлифовку.

– Так почему ты мне не сказала?

– М-м-м? – Я и не подумала остановить станок.

– Ты сказала, что ты не уехала просто так. Ты просто не сказала мне. Почему?

– Ты меня избегаешь, Уилсон, и уже давно, так что у меня сложилось впечатление, что моего отсутствия ты не заметишь. – Прозвучало резко, но я храбро встретила его взгляд.

Он кивнул, прикусив губу, раздумывая над моим обвинением, но отрицать, что специально старался не пересекаться со мной, не стал.

– Я подумал, что нам с тобой не помешает дистанция. Мелоди родилась всего два месяца назад. Наши… отношения… развивались в довольно нестандартных условиях. – Он осторожно подбирал слова, замирая перед каждой фразой. Мне не нравилось, как взвешенно он говорит. Звучало как-то снисходительно. Но он продолжил, так же четко и медленно.

– Я решил, что тебе нужно время и… личное пространство. Без лишних трагедий, без… меня… или кого-либо еще. Просто пространство. – Его пристальный взгляд был серьезным и спокойным.

Я отложила инструменты и встала, отодвигаясь от него, раз он был так уверен, что именно это мне и нужно. Теперь, когда я перестала работать, мне тоже стало зябко. Бетонный пол оставался ледяным, и этот холод проникал через стопы внутрь, а мои порванные джинсы и тонкий топ вдруг перестали сохранять тепло. Повернувшись к Уилсону спиной, я потянулась к обогревателю, стараясь согреть задубевшие пальцы и руки.

– Помнишь ту историю, которую мне рассказывал Джимми? Про Табутса, мудрого волка, и его брата Шинангоува, койота? – Я вопросительно взглянула на него через плечо.

– Который вырезал людей из палочек? Ты еще тогда хотела объяснить мне социально-экономическое устройство мира. – Уилсон невесело усмехнулся и двинулся ко мне, подхватив по дороге мою рубашку там, где я ее бросила. Накинул мне на плечи, а потом обнял, касаясь подбородком моей макушки. С ним было так тепло, так правильно, что я закрыла на все глаза. На его поведение, на непринужденность, с которой он меня обнимал, будто сестру или любимую кузину. А сестринских чувств я к Уилсону точно не испытывала. И как бы приятно ни было в его объятиях, боли было не меньше, чем удовольствия.