Вакансия третьего мужа - Людмила Зарецкая

«Я бы их убила! – вдруг отчетливо поняла Настя. – Вот если бы могла, то убила бы. И Варзина, и Кравцова, и особенно Усова. – Била бы чем-нибудь тяжелым, пока вместо лица кровавое месиво не осталось. Это страшно, насколько они во мне вытравили все человеческое. Ничего нет внутри, кроме всепоглощающей ненависти. Ненависть и усталость. И все».

Выдохнув очередную струю сигаретного дыма, Настя вдруг почувствовала непривычный запах гари. Встревоженно открыв глаза, она внимательно осмотрела пижаму, не упал ли горячий пепел, потом пепельницу, лежащую неподалеку зажигалку и обвела глазами кухню. Все было в порядке, но запах гари усилился.

Аккуратно потушив сигарету, Настя вышла в прихожую. Здесь пахло еще сильнее, и маленький коридор ее квартиры стремительно наполнялся едким дымом. Еще ничего не понимая, Настя повернула замок, открыла дверь и быстро захлопнула ее, отпрыгнув в сторону. Дверь ее квартиры горела снаружи. Плавилась дерматиновая обивка, обнажая куски клокастой ваты. На долю секунды замерев от ужаса, Настя бросилась в комнату открывать окно, а затем к телефону, набирая 01. Вызвав пожарных, она быстро натянула джинсы и свитер прямо поверх пижамы, вставила босые ноги в угги, бросила на подоконник дубленку и сумку с документами и деньгами, и бросилась обратно в прихожую, затыкать под дверью щель, в которую проникал неумолимый дым.

Снаружи слышались голоса и топот соседей, которые тоже, к счастью, проснулись от запаха едкой дерматиновой гари. К приезду пожарных огонь был потушен, и дрожащая от пережитого шока Настя бестолково отвечала на задаваемые ей вопросы.

– Вы окно-то зачем открыли? – с усмешкой спросил один из пожарных. – Вон, дрожите же вся.

– Задохнуться боялась, – честно призналась Настя.

– Чтобы не задохнуться, надо голову мокрой тканью обматывать, а не естественную тягу создавать. Если бы не соседи ваши, то вы бы огонь сквозняком внутрь квартиры затянули. Учишь вас, учишь – все без толку! Ладно, обошлось все. Хотя дверь вам, дамочка, придется все-таки менять. Вы бы в милицию заявили на хулиганов. Или это поклонники ваши так отношения выясняют?

– Поклонники. Но не мои, – устало сказала Настя. – А заявление я писать не буду. Без толку это. Никто мне не поможет. И никто меня не защитит.

И как совсем недавно Алиса, она тихо и жалобно заплакала.

1 день до выборов

Рейтинги падали, и остановить их падение было уже невозможно.

Несмотря на все усилия, предпринимаемые фоминским штабом, горожане верили всей той грязи, что лилась на Егора и его команду. Во второй разнесенной по почтовым ящикам подметной газете кандидат в мэры города Фомин призывал закрывать поликлиники в микрорайонах и концентрировать бесплатную медицинскую помощь лишь в одной, расположенной в центре города, к слову, той самой, где работала его жена Катерина.

В передаче на местном телеканале, являющейся провинциальной калькой знаменитого малаховского «Пусть говорят», появилась якобы одна из бывших любовниц Егора, которая, блестя глазами, в физиологических деталях рассказывала об их бурном романе. Хорошенькая девушка с большой грудью, работавшая когда-то в отделе кадров фоминского предприятия, била себя в грудь, прося прощения у той же самой Катерины за то, что пробовала разрушить ее семью и принесла ей в результате много горя.

– Я бы никогда, никогда на это не пошла, – клятвенно заверяла девушка, сжимая яркий маникюр в кулачки, – но он так меня добивался, такие слова говорил! Обещал, что обязательно разведется, что мы будем вместе. Я же тогда не знала, что он каждой так говорит.

– А почему вы решили с ним расстаться? – Глаза ведущего горели неукротимым интересом.

– Он заставил меня сделать такое, после чего я уже не смогла быть с ним. – Глаза девушки затуманились слезой.

– Это было что-то негуманное? – любопытство ведущего не утихало.

– Очень, очень негуманное. – Голос девушки снизился до шепота, заставляя зал напрячься. – Такое любой женщине очень нелегко сделать. Это противно нашей женской природе, понимаете, о чем я?

Ведущий сочувственно закивал головой.

Запись передачи смотрели всем штабом, и Настю чуть не вырвало на телевизор. Фомин, оторвавший напряженный взгляд от экрана, заметил, как побледнело ее лицо и с каким священным ужасом уставилась на него Анютка.

– Да не была она моей любовницей! – заорал он. – И никакого аборта я ее делать не заставлял! Вы что, совсем дуры?! Не понимаете, что это подстава?! Спектакль. Я ее на заводе даже не помню. Мало ли там штафирок в отделе кадров сидело. Вы мозги включите, ей же от силы двадцать с копейками, а я там пять лет уже не работаю! Я ее что, совратил, когда ей шестнадцать лет было?

– При твоей репутации бабника поверить можно во все, что угодно, – огрызнулась Настя. – И не захочешь, да поверишь. Хотя с возрастом они лопухнулись, конечно. Надо было артистку постарше найти. Валера Усов, видимо, не знает простой истины, что дьявол скрывается в мелочах. Но я тебя уверяю, что девяносто процентов зрительниц, увидевших эту передачу, не подумали, что девица слишком молода, а с огромным удовольствием заклеймили тебя позором.

– Да и бог с ними, – махнул рукой Егор.

– Ага. Только это твои избирательницы, которые ни за что не отдадут свой голос изменнику, прелюбодею и мерзавцу, толкнувшему бедную хрупкую девушку на убийство ребенка.

– Не такая уж она и хрупкая. – Фомин с сомнением смотрел на экран, где девица вытирала набежавшие слезки своим кроваво-красным кулачком.

– Это к делу отношения не имеет и рейтингу не поможет, – мрачно отметил Котляревский.

Время показало, что он был прав. Теперь уже никто из членов предвыборного штаба не верил, что возможна победа в первом туре. С пятидесяти трех процентов рейтинг упал сначала до сорока, а потом до тридцати пяти. Социологические опросы с неумолимостью показывали, что рейтинг мэра Варзина после истории с доблестным спасением Парка Ветеранов от вырубки, наоборот, вырос и примерно за неделю до выборов составлял сорок два процента.

– Ну что ж, придется побиться еще и во втором туре. Шансы есть. Все, кто в первом проголосует против Варзина, во втором отдадут свои голоса нам, – особого оптимизма в голосе Котляревского не слышалось. Остальные члены штаба его тоже не испытывали. Все устали. Смертельно устали. И мысль, что придется терпеть эту муку дальше, еще две-три недели, казалась всем невыносимой. В первую очередь самому Егору.

Насте было жалко его. Жалко себя. Но больше всего жалко Игоря Стрелецкого, которому за последние две недели тоже изрядно досталось. Без конца повторяющиеся телевизионные ролики про «проклятого олигарха» привели к тому, что на заводе его встречала глухая враждебная стена молчания. Это было особенно мучительно, потому что сатрапом и упырем он вовсе не был. Платил людям по совести, ввел социальный пакет, давал служебное жилье и асфальтировал дороги, решал проблемы с детскими садами и устраивал в больницы родственников всех, кто в этом нуждался.