Три минуты молчания - Георгий Владимов

— Нет.

— А не мешает иногда пожаловаться. Бывает, пригодится. Ушиб какой-нибудь был?

— Что-то не помню.

— Дурак, а кто это проверит. Говори — был, с тех пор не сплю нормально, трудоспособность понизилась. Не хочу быть для товарищей обузой.

Честно говоря, не хотелось мне в эти хитрости пускаться. Списываться, так по одной причине — "не ваше собачье дело". Зачем мне это вранье, если я уже не вернусь? Он-то вернется, я знаю, поколобродит и вернется, больше-то он делать ни черта не умеет. А я уж спишусь, так навсегда. Поначалу хоть в депо свое устроюсь. Мне надо по-серьезному решаться, а не так, с панталыку.

— Ну, как? Рвем на пару?

— Нет.

— Ты ж договаривался!

— Когда?

Он на меня поглядел с презрением.

— Э, на дураках в рай ездят. Я тебе как умному советовал. Пример тебе подавал.

— Да списывайся ты один, для других не старайся.

— И спишусь. Думаешь — духу не хватит?

— Да ничего не думаю.

— Вот и видно. Думал бы, так…

Он не договорил, пошел от меня. Совесть его, что ли, мучила, что он нас покидает? С базы крикнул ухман:

— Эй, бичи, провизию примите!

Кандей Вася вывалил за борт на штерте мешок и коровью ногу. Он уже был хорошо веселый, наш кандей. Рядом с ним дрифтер появился и «маркони». У всех того же цвета рожи.

Дрифтер взревел:

— Полундра, сети кидаю!

Восемь зеленых покидал, из сизаля, и две белых, капроновых.

— Эти ко мне в каюту несите.

Ясное дело, в порядок он их не поставит. Он их как-нибудь поприжмет до порта, выгадает на штопке, на перештопке, а эти дружкам подарит для переметов. Да и не к чему их в порядок ставить — капроновые долго не рвутся, но зато рыбу режут до крови, и другая рыба боится лезть в ячею.

Кандей Вася смайнал свой груз и предупредил:

— Сухофруктов хоть полмешка оставьте, больше не дадут.

— А нам и не надо больше, — Шурка уже туда руки по локти запустил. — Ты за нас выпил, мы за тебя хоть закусим.

"Маркони" с фильмами сам пожелал спуститься.

Я помог ему дотащить коробки до салона. Вдруг он остановился, хлопнул себя по лбу.

— Сень! Совсем выпало. Тебя ж там одна девка спрашивала. Постой… Лиля ее зовут. Ну да, Лиля. Их там трое при Гракове, молодые специалисты. Хочешь — свидание устрою?

Я укладывал коробки в рундук, читал названия и молчал.

— Слушай! — сказал «маркони». — Я ж туда передатчик аварийный должен на проверку сдать. Барахлит. Ну, скажу, что барахлит. Мне же его одному не стащить, ты поможешь.

— А кто на палубе останется?

— Такой ты незаменимый, Сеня?

— Это не знаю, а шорох поднимется. У нас уже двое сбежали.

— Что ж делать? Надо чего-нибудь придумать. Пока он придумывал, с базы опять крикнули:

— Строп идет!

Мы его нагрузили, потом ухман подал сетку — для «маркони». Я его подсаживал.

— Чего передать? — он спросил.

— Привет. Больше ничего.

— Так мало, Сеня? Нет, я все-таки придумаю.

Он ехал вверх и держался одной рукой, а другой мне помахивал. Ухман его выматерил и втащил за пояс.

Качало уже чувствительно, и строп мотался над всей палубой, от мачты до мачты. Мы ждали, что прекратят разгрузку, — кранец взлетал выше борта. Но успели все-таки выгрузить один трюм. Половина работы. Шурка подмел там веничком и вылез.

— Стоп, ребятки, — сказал ухман. — Отдохните пока. Сейчас решают может, вам отойти.

Ну, пока они там решат, мы в кубрик кинулись. Попадали в ящики, кто даже в сапогах.

Я задремал было, потом услышал — меня зовут с палубы.

— Сень! — «маркони» кричал сверху. — Принимай гостей!

Он качался на сетке, еще с двумя какими-то, не бичами, одеты они были слишком пестро, — и сетка шла прямо в трюм. Кто-то из них двоих завизжал как резаный, — тут я и понял, что за гости пожаловали. Я принял сетку, отвел, и они соскочили.

Лиля была в кожанке и в синих брюках, набекрень — ушанка с синим мехом. А в чем ее подружка, я сразу не разглядел, — в таком ярком, что в глазах рябило.

— Вот ты какой!

Лиля смотрела на мои доспехи и улыбалась. Протянула мне руку. Я для чего-то скинул шапку, потом пожал ее руку — твердую и сухую. Моя-то была посырее. Она это перенесла, даже не заметила.

— Познакомься. Это Галя.

"Маркони" тоже подтвердил, что Галя. Была она в красной шапочке с помпоном, беленькая, крашеная, с кудряшками. Все озиралась, поглядывала на борт плавбазы и ужасалась — неужели это она оттуда съехала.

— Ну, как ты тут живешь? — спросила Лиля.

Я что-то замялся, но Галя меня выручила:

— Ой, как тут интересно! А нам все-все покажут?

— Прошу! — «Маркони» ей подал руку кренделем. Он обращение знает, на торпедных катерах служил.

Из рубки старпом выглянул, в сильной задумчивости. Вообще-то, самовольство, — дамы на корабле, можно и осерчать по такому поводу. Но можно и схлопотать в ответ при этих дамах. Он предпочел в тень уйти.

— А тут симпатично! — Голос у Лили был чуть хриплый, осевший на ветру. И мне как-то неприятно было, что она с этим голосом под свою Галю подделывается. — А это что, лебедка?

— Да, — говорю, — она самая.

— А это трюмы?

— А это трюма.

— Учти, мать, — говорит она Гале, — тут все произносится с ударением на «а». Боцмана, штурмана. А где же у вас кубрик?

Вот, не хватало только, чтоб я ее в кубрик повел, где бичи храпят в ящиках, свесив сапоги через бортик. А кто не спит, тот, значит, с корешом беседует на трехэтажном уровне, и ведь не спустится оттуда при дамах.

— Да что там, в кубрике? Эка невидаль.

Я уж спиной чувствовал: кто-то из капа выглядывает на такое диво. Так и есть, Шурка выполз, оповещает тех, кто внизу:

— Бичи, каких лошадей привели!

Ну, и те, конечно, тоже повыползали, человека три, тут уже не до сна.

— Ого! — сказала Лиля. — Какие тут красавцы плавают! Вот кого нужно в кино снимать.

— Правда, у вас лошади есть? — спросила Галя.

Мы с «маркони» чуть не упали.

— Мать, не срами меня. Лошади — это мы. Чувствуешь, какая галантность.

Галя вся вспыхнула, стала, как ее шапочка. А Лиле как будто все было нипочем, смотрела на бичей спокойно, улыбалась одними губами. Но я-то знал, как сильно она смущается, только виду не подает.