Все меняется - Элизабет Говард

– Знаешь… в конце концов мне стало жаль ее.

– А Эда?

– И его тоже.

Они начали спускаться по лестнице.

– Посуду можно оставить на завтра. Пойдем в постель.

– Я только задую свечи и уберу еду.

Позднее, когда они уже лежали в постели, Хью спросил:

– Почему тебе их жаль?

– А-а, это. У них такие унылые отношения. Как будто ненастоящие. Словно они терпят друг друга. Наверное, разочарованы. И у нее на редкость безобразные руки, – добавила Джемайма.

– На них я не обратил внимания.

– Потому что засмотрелся на ее огромные груди. Честно говоря, я им позавидовала.

– Да я все гадал, вывалятся они или нет. Как у той женщины на ужине в «Беркли» – официант запихнул их обратно и получил нагоняй от метрдотеля: «В таких случаях здесь принято пользоваться слегка подогретой столовой ложкой».

– Это правда?

– Не имею ни малейшего представления. Просто увидел ее – и вспомнилось. В любом случае я предпочитаю твои.

– Да неужели?

Спустя некоторое время Хью сказал:

– Приятно было повидаться с Эдом, но никак не пойму, почему он так настроен против Хоум-Плейс.

– Может, считает, что Диана не захочет тесниться вместе со всей семьей.

– Скорее уж остальные не захотят с ней.

– Она сказала мне, что их новый дом – первый настоящий, какой у нее когда-либо был.

– Чепуха. У них же был здоровенный особняк в Уэст-Хампстеде. И потом, это ее второй брак. Наверняка она раньше где-то жила.

– Ясно. Тебе она не очень-то нравится, но она замужем за твоим братом, а его ты определенно любишь.

– И что?

– А то, что ты не хочешь расстраивать его. Обязательно поговори с ним, дорогой. Важно не столько твое отношение к Диане, сколько твое отношение к нему.

– Пожалуй, да, – с расстановкой произнес он, соглашаясь с ней.

Джемайма осыпала его ливнем легких поцелуев и зевнула.

– Неужели я настолько нудный? – Он отвел волосы от ее лица и прильнул к ней в долгом и нежном поцелуе. – Бедняжка Джем. Нет ничего утомительнее роли миротворца. А теперь спи.

Не прошло и нескольких секунд, как она уснула, а Хью не спал, пытаясь найти способ преодолеть глубокий разлад между ним и братом.

* * *

– Неплохо все прошло, верно? – Диана забрала у него пальто, чтобы укрыть себе колени: стоял промозглый холод и начинался дождь.

– По мне, так замечательно. А как тебе?

– Мне казалось, все идет успешно. Во всяком случае, я старалась изо всех сил.

– Ты была великолепна, милая. Печка сейчас разогреется. Прикури мне сигаретку, ладно? Они там, в переднем кармане.

– По сравнению с Джемаймой я чувствовала себя расфуфыренной, – призналась она, прикурив сигарету.

– Ты выглядела прелестно, дорогая. А Джемайма никогда не наряжается. По-моему, она очень мила.

– Мне кажется, я не нравлюсь Хью.

– Ну что ты, дорогая, конечно, нравишься. Ему просто нужно время, чтобы присмотреться к людям. – Он уже трижды произнес то, что ей хотелось услышать, хоть это была и неправда. – Почему бы тебе не вздремнуть?

– Пожалуй, так и сделаю. Мы столько выпили, я почти навеселе.

И Диана уснула, а он продолжал вести машину, обреченно гадая, как, скажите на милость, ему переломить упрямое сопротивление брата, его нежелание увидеть впереди опасные рифы… Пожалуй, надо бы попробовать убедить его встретиться с тем банкиром, с которым сошлась Луиза.

Но удастся ли? Ну, попытка не пытка…

Арчи и Клэри

– Почему мы не едем в Хоум-Плейс на Рождество?

– Я же тебе объясняла, Берти: крыша там в ужасном состоянии – дождь льется, строители и так далее.

– Не понимаю, почему нельзя все равно взять и поехать.

– Мы могли бы взять палатку, – подсказала Гарриет.

– Да. Взять с собой нашу палатку. А вы с папой могли бы спать в свободных денниках в конюшне.

– И остальным можно сказать, чтобы привезли палатки, а родители пусть займут остальные два денника. Проще простого.

– Все это замечательно, – вмешался Арчи. – Но вас же еще надо кормить хотя бы изредка. Так что мы не едем, и точка. Проведем славное Рождество дома.

Гарриет разрыдалась.

– Хочу Рождество в снегу за городом! Так хочу, что даже передать не могу!

– Если там будет снег, то наверняка и в Лондоне тоже.

– От снега в Лондоне никакого толку. Он сразу становится серым, а через минуту раскисает.

– И потом, снег может вообще не выпасть, – напомнила Клэри. – Гарриет, если ты намерена и дальше лить слезы, будь добра, перестань есть. У тебя все лицо в овсянке.

– Не все, – уточнил Берти. – Только несколько слюнявых комочков на подбородке. Вечно ты преувеличиваешь, мама. Раздражает ужасно. «Ты весь извозился» или «от тебя жаром пышет», когда я всего-то испачкал коленки или пробежался разок.

– Еще кофе будешь? – спросила Клэри у Арчи, давясь смехом, и Арчи с грустью отметил, что им гораздо легче общаться в присутствии детей.

Каникулы начались для обоих детей и для него: три недели на то, чтобы попытаться как следует отдохнуть. Он готовился везти свой выводок в зоопарк, где они условились о встрече с Рупертом и Джорджи. Затем Руперт должен был завезти их всех вместе за Клэри и к ним обедать: славный будет денек. Арчи звал Клэри съездить с ними и в зоопарк, но она отговорилась делами.

Благополучно спровадив их, Клэри достала полученное днем раньше письмо, закурила и села за кухонный стол, чтобы перечитать в третий раз. Оно было отправлено дирекцией некой «Театральной труппы Буш» и гласило, что ее пьесу «Третий лишний» прочитало несколько членов труппы, в том числе художественный руководитель Мэтт Коршем, и хотя есть мнение, что некоторые фрагменты следует переписать, дирекция заинтересована в обсуждении возможной постановки. Может быть, она позвонит им и договорится о встрече?

Это правда. У нее получилось! Прочитав письмо в первый раз, она не поверила ему. При втором чтении ее окатила волна ликования и радости. Это удивительно, и это правда: она – драматург. В воображении уже рисовалась премьера с настолько оглушительным успехом, что театры Вест-Энда сразу же возьмутся за постановку со звездным составом: Пегги Эшкрофт, Дороти Тьютин, Лоуренс Оливье…

Но во всем этом бальзаме на душу плавала одна здоровенная муха, вызывая досаду. Арчи о пьесе ничего не знал. И полагал, что она корпит над очередным романом; пьесу она и словом не упоминала. Сначала она говорила себе, что это ни к чему – может, у нее вообще нет способностей к драматургии. И если так, тогда можно просто втихомолку сжечь пьесу, тогда и объяснений не потребуется. Но неожиданно все получилось: как только структура пьесы сложилась у нее в голове, она смогла сосредоточиться на трех персонажах, и чем дальше, тем больше проникалась точкой зрения каждого. Однако теперь предстояло рассказать о пьесе Арчи, попытаться объяснить ему, что побудило ее выбрать именно этот сюжет.