Боевой вестник - Сурен Цормудян

— Как прикажете, ваше величество. — Глендауэр поклонился. — Я направлю им письмо. Вам дать его прочитать перед этим?

— Разумеется! Я же должен его подписать!

— Прошу прощения… Конечно…

— Что там с тем делом, кстати?

— Каким, ваше величество? — Барон поднял брови.

— Лодка на берегу Жертвенного моря. И убитый неподалеку латник Брекенриджа. Ты разобрался? Выяснил?

— Простите, ваше величество, но… — Глендауэр вздохнул. — Нет.

— То есть как — нет? Черт знает что творится в королевстве, а ты мне говоришь — нет? Это как понимать?

— Ваше величество, но убийств повсюду много, и если каждый…

— Но лодок из краснолистого тиса, что растет лишь на Мамонтовом острове, повсюду не так много, черт тебя дери! — гневно прервал его оправдания король. — Ты понял меня?

— Да, ваше величество. — Глендауэр опустил голову, отводя взгляд.

— Ступай и делай свое дело усердней!

— Слушаюсь, ваше величество…

Барон тайных дел развернулся к двери.

— Рональд! — окликнул его Вэйлорд.

— Что?

— Подпиши. — Нэйрос протянул ему тайную фамоту.

Приняв документ, Глендауэр развернул его и, узнав текст, вопросительно посмотрел на короля.

— Чего ты смотришь! — фыркнул Хлодвиг. — Подписывай, коли десница королевский велит.

День не задался с самого утра. Сначала он обжег о каленое железо руку, причем правую, а значит, работать какое-то время не сможет. Скверно. Молотом он не только кует железо, но и зарабатывает свой хлеб. Рассчитывать на этих двух бездельников, братьев Тайлеров, что работают у него подмастерьями, не приходится, малы слишком и неопытны. Одного пришлось подзатыльниками гнать к старухе Ларсон за мазью от ожогов. Второй недоумок разлил эль, за которым его послали: тоже все-таки лечебное средство. Проклятый младший Тайлер слишком неуклюж и глуп. Это из-за него ведь теперь незнакомец приставил к горлу кузнеца нож — его же собственной работы. Какая несправедливость!

Что и говорить… День не задался с самого утра.

Хутор стоял близ Лютеции, у дороги к озеру Гретания, где находились рыбацкие поселки. Рыбаки постоянно сновали на телегах в центр Триозерья, возили улов на продажу и обмен. На хуторе можно было подкормить лошадей, подкрепиться самим, обменять немного рыбы на орехи и соль, что добывали неподалеку в копях. И конечно, обратиться к кузнецу: мало ли, конь подкову потерял, или прикупить добрую острогу, наточить нож для разделки рыбы. Чайлдз, местный кузнец, рыбаков не очень любил: от них мерзко воняло. Хотя он и сам жасминами не пах: несло железом, потом и дымом, но это лучше, чем жуткий смрад рыбьих потрохов. Иногда в придорожную кузницу наведывались и иные путники. Вот как сегодня, к примеру. Простой человек в накидке, прячущий под капюшоном голову от солнца. Чайлдзу плевать было на него. Уж больно ныла обожженная рука, а проклятый юнец все не возвращался от старухи Ларсон с ее чудодейственной мазью. Хорошо хоть успел наточить оружие латников, что поселились вчера на хуторе, и заработать на этом немного. Латников было с полдюжины. Всё ищут кого-то. Дороги перекрывают. Вчера колокола долго били в Лютеции, здесь даже было слышно. Впрочем, и главная твердыня вестников, громада замка на холме, где орденский престол, с хутора видна…

Что там стряслось, Чайлдза не волновало. Он делал то, что умел, и интересовался только своей работой и еще старым добрым элем… который этот недоносок разлил… Все из-за него, проклятого! Когда незнакомец в накидке пожелал купить охотничий нож и боевой клинок, да еще предложил хорошую плату, Чайлдзу стоило обрадоваться: этого добра у него в достатке. Но он хорошо помнил строгий наказ вчерашних латников: никому не продавать оружие. Более того, они потребовали: если на хуторе появится незнакомец и захочет купить какое-либо оружие, немедля сообщить им. Был большой соблазн подзаработать, но оказаться в тюрьме не хотелось больше, чем упустить лишнюю пару монет. Вот он и предложил незнакомцу подождать, как можно более любезным тоном, и пошел из лавки в мастерскую. Там сидел заплаканный юнец, у которого сильно болело ухо после взбучки за пролитый эль, и Чайлдз велел ему бежать на хутор и звать латников. И этот неуклюжий и глупый поганец побежал так, что его слышно было не хуже треклятых колоколов Лютеции. И когда кузнец вернулся к незнакомцу, то получил удар по голове и к его глотке был приставлен нож. Один из тех ножей, что продавались в лавке. Уж лучше бы латники забрали вчера все оружие. Ума у них не хватило. А во всем виноват этот мелкий поганец Тайлер.

— Говори, — угрожающе прошипел незнакомец, прижимая к горлу нож.

— Что… что говорить?

Голова после удара болела жутко. Даже обожженная рука было притихла, но теперь боль терзала сразу в обоих местах, а еще чертов нож. День с утра не задался…

— Кто-то выбежал из того помещения через заднюю дверь. Судя по звуку шагов, ребенок лет десяти. Куда и зачем ты его отправил?

— За мазью… Рука… Рука обожжена. Я руку обжег…

— Я вижу — ты обжег ее не менее часа назад. А юнца отправил, как только я появился. Говори. Близ хутора я видел разъезд латников с гербом городской стражи Лютеции. Что все это значит? На хуторе солдаты?

— Д-да… Да… Вчера приехали.

— Зачем?

— Ищут кого-то…

— И тебе велели доносить, если кто-то придет покупать оружие?

— Да… — простонал Чайлдз.

— Глупец. Ты мог заработать денег, а теперь вынуждаешь меня тебя грабить.

— Бери что хочешь, только не убивай…

— Я уже взял, что мне надо.

Рука с клинком отодвинулась, и последовал новый удар по голове. Чайлдз потерял сознание.

Олвин Тоот быстро собрал все выбранное оружие и осторожно выглянул из двери, что выходила на дорогу. Убедившись, что поблизости никого нет, боевой вестник бросился в перелесок, где припрятал своего уже третьего коня — того, на котором ускакал из цитадели ордена.

Когда, некоторое время спустя, старший Тайлер вернулся с мазью от старухи Ларсон, он обнаружил в кузнице мастера, сидящего на полу с окровавленной головой. Чайлдз выкрикивал отборные ругательства и обещал прикончить обоих братьев, ибо они, по его словам, во всем виноваты…

* * *

В густом лесу щебетали птицы; сияла зелень теплого лета, не сдающего рубежи близкой осени. Вот послышался неторопливый топот конских копыт.

Крошка Четт, рыжий и лопоухий, сидел на высокой толстой ветке и поедал листья щавеля с таким аппетитом, что сейчас как никогда напоминал олененка. Четту было примерно двадцать три года, и на каждый шорох он реагировал так же, как молодое травоядное: словно рядом чудовище, ведущее охоту именно за ним. Услышав топот, он замер, вытянул шею, вытаращил глаза и поднял густые рыжие брови. Лист щавеля торчал из сжатых губ.