Отравленная жизнь - Анна Малышева

Лариса очень оживилась, услышав про купальник. Ведь сам Денис утверждает, что Яна уехала.

Может, она и вправду собиралась уехать? Куда-нибудь на юг? На море?

– Жена не слышала ни про какое море, – снова помрачнел мужчина. – И вообще, знаете… Мы про этот купальник столько раз в милиции говорили. А результата никакого. Ну, искали ее на курортах, всесоюзный розыск объявляли… Толку-то? Не нашли ее.

– А сам Денис какой день называет? День, когда она исчезла?

– Говорит, что это было двенадцатое число. Будто бы он вернулся домой вечером, а Янки нет, и вещей ее тоже.

– Все вещи пропали?

– Все. Подчистую. Причем зимние тоже, у него же обыск делали, ничего не нашли.

– Это странно… – задумалась Лариса. – Ведь если человек едет на курорт, он не берет с собой зимнее пальто. А если женщина просто решила уйти от сожителя – зачем ей так срочно нужен купальник? Она же два дня его искала, а потом решила купить новый…

– А вы-то пробовали с мужем поговорить? Откровенно? – вдруг спросил ее отец Яны. – Может, вам он правду скажет? Ну, пусть только вам, а вы – только мне! И даже в милицию не сообщим! Я обещаю, что никто не узнает! Он же человек. Должен понять, что мне хотя бы ее могила нужна! Ну что же это – даже горсти праха не осталось! Единственная ведь дочка! Красавица…

И тут у него сдали нервы. Рот задергался, нижняя губа отвисла, лицо исказилось. Он плакал – горькими, мелкими старческими слезами. Иван махнул Ларисе, показывая, чтобы та вышла. Женщина встала и тихо прикрыла за собой дверь. Постояла в коридоре, украдкой заглянула в комнату. Тамара Константиновна лежала все в том же положении, в каком ее оставил муж, – на спине, укрытая до подбородка, с закрытыми глазами. Спала она или нет – трудно было понять. Лариса с минуту смотрела на нее, потом отперла входную дверь и вышла на лестничную клетку.

Она едва успела докурить сигарету, когда вышел Иван. Судя по тому, что дверь за ним никто не запирал, хозяин квартиры все еще не успокоился и был не в состоянии проводить гостя.

– Пошли. – Иван первым начал спускаться по лестнице. Лариса за ним.

В машине он рассказал, чем закончился разговор.

Ему удалось выпросить у старика (а заплакав, этот пожилой, но все еще крепкий мужчина разом превратился в дряхлого старика) фотографию Яны. Ту самую, последнюю, со дня ее рождения.

– Обрати внимание, что у нее на ногах. – Он включил в машине свет и протянул Ларисе снимок. – Те самые босоножки, если не ошибаюсь. Ее отец утверждает, что это те самые.

Лариса вгляделась в девушку на фотографии. Та была снята в полный рост, на балконе, на фоне темной кафельной плитки. Качество снимка было плохое, его явно делал любитель. Но тем не менее Ларисе показалось, что она видит что-то знакомое.

Она вгляделась пристальнее, прикусила губу и прошептала:

– Наша квартира… Первая, которую мы продали. Она жила гам с Денисом еще до меня. Да, и плитка положена не прямо, а уголком, я еще удивилась, когда впервые увидела. Дом был кооперативный, и при отделке квартиры Денис доплатил мастеру, чтобы тот положил плитку покрасивее.

– Ну, подумаешь – ваша квартира, – небрежно, но довольно ревниво фыркнул Иван. – Что ж ты удивляешься? Не знаешь, где жила Яна? И с кем?

– Знаю, но все равно, странно видеть ее улыбающуюся на этом балконе… Если бы ее отец не сказал, я бы не подумала, что она беременна. Ничего не заметно. А может…

Лариса не договорила. Даже сама эта мысль показалась ей нелепой, чудовищной. Денис, который так мечтал о наследнике! Денис, который до сих пор надеялся, что Лариса каким-то чудом, наперекор анализам и словам врачей, родит! И это г Денис мог убить женщину, которая ждала от него ребенка? Да, Лариса много слышала про такие случаи – мужчины пугались ответственности, узнавая, что подруга беременна, пытались выгнать женщину, если не удавалось – пускали в ход руки, случалось, убивали…

Да, появлялся какой-то мотив… Но принять такой мотив у нее не хватало решимости. Как бы дурно она ни думала о муже, Лариса все равно понимала – Денис так поступить не мог.

– Наверное, он просто не знал об этом, – сказала она вслух, вовсе не заботясь о том, что Иван ее мыслей не слышал. Вместо ответа, тот потянул к себе снимок.

– Ты заберешь его? – удивилась женщина.

– А что ты предлагаешь? Оставить его тебе, чтобы Денис отобрал его, как то кольцо?

– Боже… – Лариса разжала пальцы, и фотография упала на пол. – Ты, значит, ни минуты не сомневаешься, что я буду ночевать там? У тебя даже вопроса не возникло?

– А где ты будешь ночевать? – оторопело спросил он. Иван так растерялся, что даже не поднял снимок. – Ну, где? Ко мне пойдешь? Так там соседи… Я всякий раз их вижу, когда домой иду. Они дверь открывают и начинают меня расспрашивать – как себя чувствую. Они как тебя увидят, сразу милицию вызовут!

– Но у меня, между прочим, живы родители. И я могу поехать к ним.

До того как Лариса произнесла эти слова, она вовсе не думала ехать к родителям. Но сейчас ей казалось, что это решение она приняла давно, еще вчера, увидев над своей кроватью пейзаж. Она с улыбкой рассказала Ивану об этом эпизоде и особенно подчеркнула, что па картине отсутствовал колодец:

– Вот, я думаю, обрадовался Денис! Даже тут ему удалось вывернуться, причем за чужой счет! Бедная девушка!

– Это ты о ком? – переспросил Иван.

– Об этой художнице. Я думаю, много неприятных минут она пережила, когда обнаружила, что картину не восстановишь. И знаешь, мне показалось, что она просто переписала ее заново. Вроде то же самое – но все-таки как-то не то. Не совсем то. Все стало таким ярким, новеньким – глядеть приятно.

– Гляди-ка, ты начала разбираться в живописи! – резко бросил Иван. – Ладно, поехали. Подбрось меня до метро, дальше я сам доберусь.

Лариса не спрашивала, что его так обидело – шутливый тон, каким она говорила об уничтоженной картине, или похвала художнице, которая так «ярко» переписала его любимый пейзаж. Высаживая Ивана у метро, Лариса спросила, можно ли ей все-таки оставить себе фотографию. Ведь этим делом занимается она, а не он. Иван пожал плечами:

– Как знаешь. Только, если ты ее потеряешь, не жалуйся.

И хлопнул дверцей, даже не сказав ей до свидания.

Лариса была совершенно права, когда пожалела Сашу. Столько неприятных минут, а точнее – часов, как за последние дни, девушке редко доводилось переживать. Но зато до чего ей было хорошо сейчас, когда она сбросила с плеч эту обузу! Ее уже не пугали мысли об алиментах, о том, что работу найти почти невозможно, что муж становится все неразговорчивее, все больше отдаляется… Все это сейчас казалось ей детским лепетом, сущими пустяками. Она только смеялась в ответ на упреки матери. Та утверждала, что Саша выбросила свою молодость и талант под ноги ничтожеству, то есть Федору.