Радин - Лена Элтанг

– Ты что, жене даже записку не напишешь? – спросил я, когда мы ехали по ночному городу на старом форде Рене. – Она ведь считает тебя мертвым. Нельзя так поступать с женщиной, с которой прожил без малого двадцать лет.

– Абсурд и тайна во всем, Хасинта! – весело сказал Шандро, сворачивая на дорогу к поселку. Ему явно хотелось увидеть свой дом после четырех месяцев жизни в трущобах. Я потом посмотрел, откуда цитата, но это было потом, через сутки после того, как он умер.

Он оставил меня в машине и ушел, сказав, что при появлении кого угодно в опасной близости к воротам я должен ему позвонить. Я включил печку, нашел в бардачке фляжку, где плескалось немного коньяку, потом поймал радио, где крутили «Um Dia De Domingo», и задремал минут на десять, не больше. Проснулся оттого, что музыка сменилась новостями и загудел голос диктора Перейры.

Я выскочил из машины и огляделся, в доме горел свет, вернее, горел только кованый фонарь над дверью, а в окнах – ни огонька. Почему Шандро бродит там в темноте?

Я пошел вдоль живой изгороди, нащупывая в кармане телефон, но тут дверь открылась и вышли двое: Доменика и немец из галереи. Накрапывал дождь, похожий на снег, и свет фонаря рассеивался тусклой пыльцой, но немца я узнал. Такой плащ в городе редко встретишь, у нас зимой светлое не носят. Попался Шандро, подумал я с досадой, птички-то были в гнезде, значит, сейчас вернется, злой как черт.

Я побрел было к машине, но тут услышал странный звук, похожий на плач. Вернувшись, я раздвинул колючие ветки барбариса и увидел, что Доменика стоит на коленях и шарит руками в траве. На ней было вечернее платье, на голове – серебристый тюрбан, они явно собирались на прием, когда Шандро на них напоролся. Вылетели, как потревоженные фазаны, шумно хлопая крыльями.

Жемчуг, жемчуг, причитала она, а студент на нее шикал, как на прислугу. Я подумал, что она простудится, почему этот щенок не взял для нее пальто? Они еще немного повозились и медленно направились в сторону обрыва. Я пошел за ними вдоль изгороди и вскоре понял, что они волочат что-то тяжелое, похожее на мешок с кукурузой. Я сам привез такой с рынка в конце осени, купил прямо с телеги у какого-то сантаренца.

Они шли молча, ни словом не обменялись, потом изгородь кончилась, я остановился, а они свернули на тропинку, ведущую к обрыву, и вскоре раздался всплеск. Звук был такой, что у меня спина похолодела.

Я отошел подальше, достал телефон и набрал номер Шандро, надеясь, что он ждет меня возле машины и скажет мне сейчас, что я болван, а я ему скажу: vai para о caralho! На звонок никто не ответил, а когда я набрал еще раз, мне сказали, что абонент недоступен.

К тому времени я уже подошел к машине и увидел, что оставил дверцу открытой настежь. В машине никого не было, только капли дождя на шоферском сиденье.

Я стоял там, не в силах поверить тому, что я видел. Потом я завел мотор, отогнал машину за ворота поселка, припарковался в укромном месте, позвонил по номеру Шандро еще раз двадцать, а потом достал фляжку из бардачка и залпом выпил все, что оставалось.

Радин. Пятница

Картины там, никаких сомнений. Надо поехать в Матозиньош и обыскать дом как следует, от подвала до чердака. В деревню хозяин их не повезет, беглец должен передвигаться налегке. Это, конечно, не Panthéon de la Guerre, весивший десять тонн, но таскать по городу семь тяжелых холстов, арендовать склад или пристраивать по знакомым – это на Гарая не слишком похоже. На того, который пришел ко мне в больничном халате, зеленый от слабости и багровый от ярости.

– О чем вы думаете? – Лиза потрогала его за рукав.

Ее рука напомнила Радину руку другой девушки, тоже крепкую, с коротко остриженными ногтями. Та девушка носила мужские рубашки, однажды в кафе она положила руку на столик и медленно, пуговица за пуговицей, пристегнула его рукав к своему, он так разволновался, что боялся пошевелиться.

– Обо всем сразу, – сказал Радин, зажмурившись. Солнце выкатилось из-за крыши и теперь светило ему в лицо. – Например, о том, что Понти был убит в конце декабря, на собственной вилле. Его тело бросили в реку, и – поскольку для всего города он давно мертв – об этом никто не узнает. Я подозреваю всех, кого встретил за последнюю неделю. Кроме вас, разумеется.

– Я что, по-вашему, и убить не способна? – Лиза встала и попыталась закрыть ставни. – Задвижка сломалась, они все время хлопают. Когда мы сюда переехали, здесь все было заставлено старыми печатными машинками. У вас, наверное, тоже была печатная машинка? Или наврали, что писатель?

– Не наврал, – ответил Радин и вдруг усомнился.

За две недели он не написал ни одной цельной страницы, как будто пропажа тетради поставила в незаконченном романе точку. Чужая история, полная смерти, плеска воды и хлопанья голубиных крыльев, захватила его и даже немного придушила.

– Лиза, я должен еще кое-что рассказать. После так называемого прыжка Понти телефон вашего друга нашли на мосту, в цветочном ящике. Его нашел клошар, живущий у реки. Вашему другу заплатили, чтобы он прыгнул в воду вместо художника. Но течение оказалось слишком сильным. Клошар видел, как он пошел ко дну.

В комнате стало тихо. Сквозняк шевелил ставни, на них были вырезаны кленовые листья, грубовато, но узнаваемо. Полуденный свет был таким ярким, что тени от листьев на стене казались синими.

– Лиза?

Она сидела на полу, отвернувшись и обхватив колени руками. Какая маленькая, подумал Радин, и волосы опять в пучок закрутила. Шея торчит из воротника, будто стебелек из луковицы.

– Кого же тогда видели в Коимбре на бегах? – спросила она, не оборачиваясь. – Кого-то похожего?

– Никого не видели. Попутчик это просто придумал. Пока не знаю зачем.

– Кто придумал?

– Человек, которого я встретил в поезде. Долго объяснять. Если коротко, то это была часть легенды, мистификация.

– Дать бы вам по морде, – сказала Лиза, поднимаясь на ноги.

– Тогда Иван был для меня просто именем, я не знал, о ком говорю!

– Вы и сейчас ничего не знаете. Идите домой. – Она направилась к дверям, пнув по дороге сверток с мышиными хвостами. Радин встал, надел мокасины и пошел к выходу.

– Я не смог найти Крамера, думаю, он уехал из страны. – Горло у него саднило, слезы подступили к глазам. – Я тоже уезжаю. Мы можем еще раз увидеться?

– Зачем? – Лиза нетерпеливо переминалась у двери. – Есть еще вопросы?

Радин вышел на площадку, помешкал немного, прочистил горло и спросил:

– Вы не помните, какие были ключи у покойного Понти? Может, с брелоком футбольного клуба? Я нашел такие в квартире аспиранта…

– Да подите вы к черту с вашим аспирантом. – Она не дала ему договорить. – Сволочь он был, этот Крамер.

Радин хотел спросить почему был, но не смог. Дверь захлопнулась. Прижимая руку к горлу, он бегом спустился по лестнице, заставленной сломанными садовыми стульями, остановился у почтовых ящиков, уперся руками в стену и тихо завыл.