Хозяйка замка Едо - Ясуси Иноуэ

Дама Кёгоку вернулась из Хидзэн вместе с тайко и вскоре тоже перебралась из Дзюракудаи в Осаку, где ей отвели западное крыло. Возможно, Хидэёси, знавший о том, что две кузины неплохо ладят, хотел, чтобы они жили в одном замке.

В начале десятого месяца из ставки на юге Хидзэн пришла неожиданная новость: Хидэкацу, супруг Когоо, умер в Чосоне, где в шестом месяце 1-го года Бунроку[94]он заступил на пост командующего 9-й армией. Хидэкацу занемог и скоропостижно скончался в девятом месяце.

Тятя с ужасом подумала о младшей сестре — Когоо во второй раз стала вдовой. Она вышла замуж за Хидэкацу по приказу тайко, но говорили, что супруги прекрасно поладили и составили счастливую семейную пару.

Тятя вспомнила, что, перед тем как сесть в свадебный паланкин, Когоо поделилась с ней мрачными предчувствиями. Да, интуиция её не подвела. Тятя передала соболезнования сестре, попытавшись утешить эту несчастную женщину, которая, казалось, родилась под звездой скорби.

В начале одиннадцатого месяца Тятя переселилась вместе с сыном в Осаку, а тайко тем временем был занят поисками подходящего для возведения нового замка места, и хлопоты, связанные со строительством, судя по всему, волновали его куда больше, чем фронтовые сводки из Чосона. Эту бурную жажду деятельности и поспешность в исполнении замыслов, проявившуюся вдруг у Хидэёси, Тятя приписывала возрасту. Тайко страшно постарел за этот год, добрую половину которого он провёл в хидзэнской ставке главнокомандующего. Или же рождение второго сына в одночасье лишило его жизненной силы?

На празднествах в честь наступления 3-го года Бунроку[95]Хидэёси официально объявил о начале строительства нового замка в Фусими. Местечко Фусими располагалось неподалёку от Киото, туда легко можно было добраться из Осаки на ладье по Удзигаве; кроме того, эта земля радовала глаз великолепными видами и являла собой идеальное место для резиденции тайко с точки зрения обороны.

Строительство было предпринято незамедлительно. Хидэёси каждый день мотался в Фусими из Киото, дабы лично понаблюдать за продвижением работ. На Новый год он нашёл время заглянуть в Осаку и повидаться с сыном, но в дальнейшем ему приходилось довольствоваться лишь посланиями, в которых беспокойный отец забрасывал Тятю вопросами о здоровье Хирохи, интересовался, весело ли малыш проводит свои дни, обещал, что очень скоро приедет и расцелует любимого сыночка, и требовал, чтобы в его отсутствие Хирохи никому не разрешал себя целовать. Теперь все нежные словечки, которые некогда были выдуманы им для Тяти, предназначались исключительно двухгодовалому наследнику.

Завершение строительства замка Фусими в третьем месяце 3-го года Бунроку стало началом конца для замка Ёдо — его снесли. Тятя получила приказ немедленно перебраться вместе с сыном в Фусими — Хидэёси хотел, чтобы Хирохи и его мать первыми разместились в этом великолепном замке. Однако мальчик был ещё слишком мал для путешествий, и переезд сначала перенесли на четвёртый месяц — пору цветения сакуры, — а затем и вовсе отложили на неопределённый срок. Памятуя о том, что Цурумацу покинул изменчивый мир, не дожив и до трёх лет, тайко решил оставить второго сына в Осаке, пока он не минует этот роковой возраст.

Таким образом Тятя всецело посвятила себя воспитанию наследника в Осакском замке. Это стало её единственной заботой и величайшей отрадой. Рождение Хирохи совпало по времени с одним из самых решительных этапов карьеры Хидэёси, и он, даже не дождавшись окончания работ по внутренней отделке Фусими, перенёс свою резиденцию в этот новый замок, откуда в любой момент можно было быстро добраться и до Осаки, и до Киото, а также руководить военными действиями в Чосоне. На Тятю времени у него совсем не оставалось — приезжая в Осаку, тайко со всех ног бежал к своему обожаемому чаду и, удостоверившись, что мальчик здоров и весел, спешно возвращался к бесчисленным государственным делам.

Побеседовать с глазу на глаз с Тятей Хидэёси давно уже не удавалось, но он продолжал засыпать её письмами, в которых неизменно вопрошал о самочувствии сына и давал множество полезных советов, в том числе настаивал на том, чтобы она кормила Хирохи грудью. Хидэёси твердил об этом в каждом письме, настолько он был уверен в пользе молочного вскармливания для здоровья ребёнка. Тятино здоровье его совершенно не волновало — он интересовался только состоянием её груди и качеством молока, а также рекомендовал хорошенько питаться ради Хирохи. Отныне Тятя существовала в глазах тайко лишь как кормилица его сына.

Молодую мать, впрочем, такое положение вещей ничуть не удручало. Чувствовала она себя превосходно. Хидэёси напрасно беспокоился о том, хватает ли у неё молока для сына, — за время кормления она набрала вес, грудь налилась, да так, что её владелице порой приходилось переживать из-за своей фигуры. После рождения Цурумацу Тятя совсем исхудала, но на этот раз всё было по-другому: формы её изрядно округлились, кожа приобрела молочную влажную белизну, при каждом шаге отяжелевшая грудь величественно колыхалась, а во время кормления Хирохи нужно было обеими руками придерживать два огромных, набухших молоком шара. Тятя с неописуемым удовлетворением чувствовала, как молоко, этот источник жизни, перетекает из её тела в тельце ребёнка. Об отце мальчика она и не вспоминала. Теперь ей казалось, что Хидэёси имеет весьма отдалённое отношение и к ней, и к её младенцу. Даже память о пережитых бедах потускнела и претерпела чудесные превращения: череда несчастий, через которые она прошла в ранней молодости, стала для неё лестницей, где каждая ступенька вела к рождению сына.

В общем, и для Тяти, и для Хидэёси этот ребёнок стал смыслом жизни, всё остальное перестало для них существовать. Тятя не держала зла на тайко, который открыто ею пренебрегал, даже не обижалась ничуть — ведь отныне верховный правитель Японии был в её глазах всего лишь преданным слугой Хирохи, и никем более.

В Чосоне армия Хидэёси сражалась с ханьскими[96]войсками, отряженными царством Мин на выручку соседям. Победы следовали за поражениями, два воинства изматывали друг друга в бесконечной борьбе. О мирных переговорах Тятя впервые услышала на последних месяцах беременности, тем знойным летом. Заключённое перемирие вынудило самураев Юкинаги Кониси, оккупировавших Хансон, отступить; вслед за ним и остальные японские военачальники отошли на юг, к Пусану, и встали лагерем в окрестных землях. Чуть позже стало известно, что Кониси прибыл в Хидзэн вместе с посланниками династии Мин.

К середине девятого месяца, в ту пору, когда Тятя едва оправилась от родов, развитие событий ускорилось. Хидэёси принял эмиссаров китайского императора у себя в Фусими, но, сочтя оскорбительными некоторые обороты послания правительства Мин, выгнал их из дворца и отдал приказ о новой военной экспедиции на Корейский полуостров.

Тятя, впрочем, узнала об этом гораздо позже. В письмах к ней Хидэёси твердил как заведённый лишь о кормлении Хирохи, а свитские дамы из её окружения дружно молчали о военных действиях в Чосоне — вероятно, по личному распоряжению тайко, который не хотел волновать кормящую мать. Единственная весть, долетевшая до Тятиных ушей из Чосона, касалась смерти Хидэкацу, супруга Когоо, — утаить этот скорбный факт от неё не представлялось возможным.