Грифон торжествует - Андрэ Нортон

И все-таки, говоря это, он не казался потерявшим всякую надежду или даже чем-то обеспокоенным. И не закрывал лицо, полненное энергией. В нем бурлила новая жизнь. Я чувствовала, что его скорее возбудило, окончательно пробудив, а не встревожило это ужасное предупреждение.

Мне показалось, что передо мной встает черный, со шрамами, призрак из прошлого, словно повернулось вспять само время. Та, кто дала мне жизнь, но кто никогда не был моей матерью. Только теперь она стояла одна, без Роджера с его Силой, которую он так и не научился правильно использовать. И у нее не было жезла, этого символ власти, который исчез в небытие во время нашей последней схватки в прошлом. Тем не менее я поднял руку, словно щит, но не потому, что на запястье был браслет, который так хорошо служил мне.

И я начал говорить, но это были не столько мои мысли, сколько того, другого, кто пробуждался сейчас во мне и чьего присутствия — его сущности — я так боялся. И все же я не мог избавиться от мысли, что этот незваный гость добьется большего, чем вся наша отчаянная борьба, чтобы вышвырнуть Гончих Ализона из Долин.

Итак, произнося эти слова под властью какого-то колдовства, я собирал всю свою волю, концентрируясь на браслете, призывая на помощь всю его силу. Я не понимал, что говорю, что делаю, потому что только так можно было противостоять этой… этому существу. Ибо то была мертвая женщина, снова возвращенная к жизни злой силой… хотя в это я еще сам до конца не поверил.

В ответ на мою мольбу в эту иллюзию ударил луч света, но щит призрака оказался таким крепким, что свет не смог его пробить, и лишь пробежал по щиту, пытаясь проникнуть сквозь него и уничтожить это мертво-живое создание. Я видел, что она несет смертельную угрозу. Руки ее вздернулись, словно к запястьям крепились ниточки как у марионеток. И это было бессмысленно, потому что ей не мог помочь мой страх — ей, бывшей воплощением (или кем она должна была быть) ужаса и отвращения. Но мы никак не реагировали на это, не позволяли усилить ее таким вот образом, и она, вспыхнув, исчезла. Еще раз она стала жертвой свой давней ненависти. Но кто же хотел использовать ее так… и зачем?

Отвратительные черные отростки начали произрастать из ее рук. Но вдруг они остановились, не в силах продолжать плести свой узор. И я почувствовал внутри себя жалость. Неужели это все, на что способны силы Тьмы. Конечно, никто из истинных кудесников не призвал бы на помощь столь жалкого защитника.

Было ли это в действительности иллюзией самой Тефаны, остатками сохранившегося зла, еще раз обретшими видимую форму, поскольку как же сильна должна была быть ее ненависть, чтобы сохраниться и после самой смерти? А может, в Пустыне даже такой испорченный дар, как у нее, способен на это?

Только… она потерпела неудачу. Смерть поглотила ее во второй раз, и, быть может, именно огонь ее ненависти, вспыхнув ярким пламенем, сжег ее дотла. Она сгорала. Я еще долго наблюдал, как пылало ее подобие, не уверенный, что она не бросится на меня еще раз. Было ли это делом рук Галкура?.. Хотя, конечно, такие, как он, представляют собой куда более серьезную опасность.

Я вздрогнул, когда раздался голос Джойсан. Я совсем забыл о ней.

— Это была иллюзия… или нет, Керован? Ведь она… я же знаю, она мертва!

Не будь я настолько погружен в свои мысли, захваченный врасплох, то ответил бы с большей осторожностью, стараясь, чтобы это походило на правду.

— Она очень сильно ненавидела меня. Возможно — в этом краю Могущества — какая-то ее часть оставалась живой, и, собрав достаточно сил, чтобы…

— Разве может быть так, чтобы ненависть сохранялась после смерти? — я увидел, как Джойсан, пристально посмотрев на меня, вздрогнула.

Оболочка, в которую я был заключен после сегодняшнего ночного сна, треснула и отвалилась, когда я приготовился сражаться. Я подошел к ней и стиснул ее руки. Они дергают нас за ниточки, как марионеток, эти обладатели Могущества. Теперь мне не нужно было от них ничего — ни помощи, ни нападения. Я желал лишь сражаться против них — со всеми! Теперь я чувствовал — это единственный путь. Я должен сохранить в себе частицу реального мира — остаться Керованом. Джойсан была моим прибежищем. Моим прибежищем? Это что, яд Могущества уже прикоснулся ко мне, что я начал прикидывать, как бы использовать ее для своих целей.

Джойсан была настоящей. Она выражала любовь, а не ненависть, хотя я не мог ответить ей тем, что мог бы назвать истинной любовью. Я не использовал Джойсан… и не буду использовать! Я спорил с самим собой, но одновременно крепко прижимал ее к себе.

Тело Джойсан подходило к моему так же, как две половинки, соединившись, образуют единое целое. Я целовал ее во второй раз с тех пор, как узнал ее, и теперь осознавал, какая же в ней таится глубина мужества и силы духа. Она была такой прекрасной и преданной, о какой только может мечтать мужчина в этом мире обмана, загадок и темного зла.

Мы прижались друг к другу, и теперь я даже радовался появлению этого впавшего в ярость призрака моей матери. Потому что теперь мы были вместе — и сильнее любых тайных происков Пустыни.

Локон волос Джойсан упал ей на лило, и я поцеловал его с нежностью. Она снова положила руки мне на плечи, легкие, как перышки, но я ощутил их милое давление сквозь доспехи… и это ощущение останется со мною навсегда.

— Керован, — выдохнула она, — если из-за этой фальшивой иллюзии ты наконец-то оказался со мной, то, может быть, нам следует почаще подвергаться нападениям!

Еще раз я коснулся губами ее губ, надеясь, что она не сможет прочесть выражение моего лица. Потому что только на эти несколько мгновений я был вырван из потока времени и был человеком — целостным человеком. А теперь на меня вновь навалилось принуждение — хотя я и пытался с ним бороться, но на этот раз с еще более крепкими тисками. Я поцеловал ее… но чувство уже ушло.

Она быстро провела руками по моей груди и оттолкнулась, отскочив нам, потому что я сразу же разжал руки. Когда она посмотрела на меня, в ее глазах стояло беспросветное отчаяние, и я ощутил эту боль, хотя и не мог отвечать на ее чувство так, как я этого жаждал — да! — как я жаждал, даже будучи околдованным.

— Ты… ты снова покинул меня, — ее голос был совсем тихим, неровным, словно она вот-вот зарыдает, и одна только гордость удерживает ее от этого. — К чему все это? Что есть во мне такого, что тебе не по душе? — она свела свои обветренные и загорелые руки вместе жестом человека, доведенного до грани отчаяния. Розовое свечение ее кольца сменилось в этот момент серым.

Я повернулся, не в силах более глядеть на нее — с таким сверкающим взглядом, прелестными глазами и чертами лица. Тот, другой, что вел сейчас схватку со мной не на жизнь, а на смерть, сражался с таким упорством, что тело мое на мгновение оказалось парализованным. Но все это было безнадежно. Я был крепко-накрепко привязан к будущему, которого не понимал и не желал, и там, быть может, не окажется места даже для Джойсан, несмотря на все величие ее души.