Поступь хаоса - Патрик Несс

Краем глаза я снова замечаю труп спэка, сразу отвожу взгляд и берусь за нож.

— Пошли, Манчи. — Я как можно аккуратней вешаю на плечо сумку Виолы.

Не предай меня. Не оставь меня.

Пора в путь.

— Мы ее найдем, — говорю я вслух.

Лагерь остается за спиной, и я устремляюсь к дороге. Проще всего идти прямо по ней — и идти как можно быстрее. Заслышав приближение армии, я спрячусь в кустах и попробую что-нибудь предпринять.

Возможно, даже выйду им навстречу.

Продираясь сквозь заросли, я вдруг слышу лай:

— Тодд?

Оборачиваюсь через плечо, стараясь не глядеть на лагерь:

— Пошли, Манчи!

— Тодд!

— Я сказал пошли. Не отвлекайся.

— Сюда, Тодд! — лает Манчи, виляя обрубком хвоста.

Тут уж я окончательно разворачиваюсь:

— Что ты сказал?

Он показывает в другую сторону:

— Сюда! Сюда!

А потом лапой стаскивает с головы повязку и щурится на меня больным глазом.

— Что значит «сюда»?! — вопрошаю я.

Манчи кивает и продолжает звать меня не только в лесную чащу, но и в обратную от армии сторону.

— Виола! — лает он, бегая по кругу и глядя в лес.

— Ты взял след? — спрашиваю я, чувствуя, как грудь распирает от радости.

Манчи согласно тявкает.

— Ты ее учуял?!

— Сюда, Тодд!

— Нам точно не надо на дорогу? Обратно, к мэру? — спрашиваю я на всякий случай.

— Тодд! — лает Манчи, чувствуя смену моего настроения и тоже ликуя.

— Ты уверен? Надеюсь, ты уверен, Манчи. Очень надеюсь.

— Сюда! — последний раз повторяет мой пес, срывается с места и мчится дальше вдоль реки, прочь от армии.

В сторону Хейвена.

Не знаю почему — да и какая, к чертям, разница? — я бросаюсь за ним и бегу, насколько позволяют раны, без конца повторяя про себя: «Хороший пес. Хороший пес, черт возьми».

— Сюда, Тодд! — снова лает Манчи, огибая очередную скалу.

С тех пор как мы покинули лагерь спэка, местность вокруг становится все более и более неровной. Лес то и дело взбирается на холмы, а мы поднимаемся и спускаемся следом, такшто наше бегство больше похоже на туристический поход. На вершине очередного холма я осматриваюсь и вижу перед собой все новые и новые возвышенности, поросшие деревьями: некоторые так круты, что легче будет обойти их кругом. Дорога и река змеями вьются между холмов справа, и иногда я совсем теряю их из виду.

Хотя пластырь вовсю заживляет раны, каждый шаг причиняет жуткую боль. И время от времени меня хотя рвать давно нечем.

Но мы все равно идем дальше.

Быстрей, думаю я про себя. Шевелись, Тодд Хьюитт.

Аарон опережает меня почти на полдня — если вапще не на полтора, — и я понятия не имею, куда он идет и что планирует делать, когда доберется до нужного места. Такшто надо поторапливаться.

— Ты уверен? — то и дело спрашиваю я Манчи.

— Сюда! — настойчиво повторяет он в ответ.

В голове не укладывается, но мы по сути идем той же дорогой, которой шли бы с Виолой и так: лесом вдоль реки и дороги, на восток, в сторону Хейвена. Не знаю, зачем туда понадобилось Аарону и зачем он уходит от армии, но Манчи напал на их след, и мы идем за ними.

День уже в самом разгаре: мы поднимаемся на холмы, спускаемся и идем дальше. Лиственные деревья постепенно сменяются хвойными, высокими и прямыми, как стрела. Они даже пахнут по-другому, острый аромат оседает у меня на языке. Мы с Манчи перепрыгиваем бесконечные ручейки и протоки, впадающие в реку, и я то и дело останавливаюсь, чтобы набрать воды в бутылку.

Я стараюсь не думать — вапще. Все мои мысли о том, чтобы идти вперед, к Виоле. Я стараюсь не вспоминать, какое у нее было лицо, когда я убил спэка. Я стараюсь не думать, как она боялась меня и пятилась, бутто я мог ее обидеть. И как, наверное, она испугалась, когда увидела Аарона, а я не смог ее выручить.

И еще я стараюсь не думать о Шуме того спэка, о страхе и о том, как он удивился, что его убивают просто так, ни за что, и как хрустнула под ножом его плоть, и как на меня брызнула темная кровь, а из Шума брызнуло непонимание, и он умер умер умер…

Обо всем этом я не думаю.

Мы идем дальше.

День сменяется ранним вечером, а лес и холмы вокруг все не хотят заканчиваться. И тут перед нами встает новая проблема.

— Кушать, Тодд?

— Еды больше нет, — отвечаю я Манчи, взбираясь на скользкий склон очередного холма. — Мне и самому есть нечего.

— Кушать?

Не знаю, когда я последний раз ел. Раз уж на то пошло, спал я тоже неизвестно когда — потеря сознания за сон не читается.

И я уже не помню, сколько дней осталось до моего дня рождения, дня, когда я стану мужчиной. У меня такое чувство, что этот день теперь далек, как никогда.

— Белка! — вдруг лает Манчи и бросается за ближайшее дерево, в заросли папоротников. Сам я белки даже не видел, но теперь слышу Ну-ка, ну-ка, пес, потом снова «Белка!» и Ну-ка, ну-ка, ну-ка… которое внезапно прекращается.

Манчи выпрыгивает из зарослей с восковой белкой в зубах — только мех у нее темней, а сама она куда больше, чем те, что водились на нашем болоте. Он роняет ее к моим ногам — костлявый окровавленный трупик, — и я сразу теряю аппетит.

— Кушать! — лает Манчи.

— Молодец, дружок. — Я стараюсь не смотреть на труп. — Ешь сам.

Я потею сильней обычного и жадно глотаю воду, пока Манчи ест. Вокруг нас клубятся почти невидимые рои мелких комаров, и мне приходится то и дело от них отмахиваться. Я опять кашляю, уже не обращая внимания на боль в спине и голове, а когда Манчи доедает, я встаю и чуть пошатываюсь, но все равно иду дальше.

Не останавливайся, Тодд Хьюитт. Не останавливайся.

Спать я не решаюсь. Аарон наверняка не спит, значит, и я должен. Дальше и дальше. Над головой проходят тучи, которых я уже не замечаю, встают луны, выглядывают первые звезды. Я подхожу к подножию и. невысокого холма и распугиваю стадо каких-то зверей — вроде оленей, только рога у них совсем не те, что у оленей в окрестностях Прентисстауна. Под лай Манчи они мгновенно разбегаются — как бутто и не было.

Уже за полночь, но мы идем (сколько же дней осталось? двадцать четыре? двадцать три?) За все это время мы ни разу не слышали Шума и не видели других поселений — я, по крайней мере, не видел, даже когда подходил довольно близко к дороге и реке. Но когда мы поднимаемся на вершину очередного поросшего лесом холма и луны оказываются прямо над нашими головами, я наконец различаю Шум — четкий и ясный.