На путях преисподней - Энгус Уэллс

— Я действительно видела его?

— Несомненно. Водоем никогда не лжет, — Эйрик подвинул ближе блестящее блюдо, на котором исходило ароматным паром жаркое в окружении сочных овощей. — Попробуй мясо. Ты наверняка проголодалась.

Уинетт не была в этом уверена. Единственное, в чем она могла быть уверена, — это в том, что жива, хотя до сих пор не понимала, как это возможно и где она оказалась. Однако Эйрик счел ее молчание знаком согласия. Он нарезал мясо, положил ей в тарелку пару толстых ломтиков и украсил овощами. Уинетт по-прежнему не хотелось есть, но из чувства сообразности она принялась за еду. Жаркое оказалось восхитительным, и странное дело: ей захотелось еще. В глазах ее темноволосого сотрапезника заплясали веселые искорки, и он тепло улыбнулся.

— Вкусно, не правда ли? — он произнес это так, словно ожидал от нее нового потока вопросов. Уинетт слабо улыбнулась и кивнула.

— Очень вкусно.

— Я рад, — искренне ответил он. — Я хочу, чтобы твое пребывание здесь было как можно приятнее.

Уинетт рассеянно изучала его лицо. По губам Эйрика вновь скользнула улыбка. Он промокнул губы ослепительной салфеткой и поднял кубок:

— За ваше воссоединение.

Тост почему-то показался ей странным. Однако на лице Эйрика по-прежнему не было и тени недобрых мыслей, а улыбка светилась искренностью. Уинетт кивнула, и они одновременно осушили свои кубки.

— Здесь действительно нет слуг? — спросила она.

— Тебе что-то потребовалось? — его голос звучал заботливо, почти беспокойно.

— Нет, — Уинетт покачала головой. — Все просто великолепно.

— Я рад. Я уже испугался: вдруг допустил какие-то промахи.

— Все прекрасно, — повторила она, и Эйрик улыбнулся с нескрываемым облегчением.

— Еще вина?

Прежде чем она успела ответить, он уже наполнял ее бокал рубиновой жидкостью. Перед ней был человек, изо всех сил стремившийся выказать радушие — не более того. Она выпила; то, что он проигнорировал ее вопрос, уже вылетело у нее из головы. Эйрик непринужденно болтал — рассуждал о способах приготовления мяса и овощей, интересовался, понравился ли ей соус, потом спросил ее мнение о столовом серебре и убранстве комнаты… Он держался легко и, похоже, не имел никаких тайных мотивов — просто хотел угодить ей во всем, предупредить все ее желания. Когда Уинетт наелась досыта, Эйрик убрал блюда в сервант.

— Помоют позже, — бросил он мимоходом. Это могло означать, что во дворце все-таки присутствуют незримые слуги. Тем временем Эйрик поставил на стол вазу с фруктами. Уинетт выбрала яблоко.

— Подожди, я очищу, — проговорил он настойчиво. Сняв кожуру, он вырезал сердцевину и нарезал плод тонкими ломтиками.

— Спасибо, — улыбнулась Уинетт, принимая яблоко. Откровенно говоря, предупредительность хозяина начинала ей докучать.

Эйрик ответил ей широкой улыбкой. Пламя свечей бросало золотые блики на его темно-русые волосы. Он ел яблоко, и его белоснежные зубы отрезали кусочки, точно ножом. В другой руке он держал кубок и время от времени делал маленькие глотки. Проглотив последний ломтик, Уинетт внезапно ощутила усталость и зевнула, прикрыв рот салфеткой.

— Хочешь прилечь? — спросил Эйрик.

Она молча кивнула. Веки налились тяжестью, перед глазами все плыло. Казалось, сами свечи колышутся вместе с языками пламени. Их сияние завораживало, странные узоры трепетали на безупречной белизне стен. Уинетт снова зевнула, на этот раз не успев поднять к губам ладонь. Эйрик немедленно вскочил и оказался около ее стула. Опершись на его руку, Уинетт поднялась. Ноги отяжелели, она чувствовала себя настолько утомленной, что несколько шагов до двери дались ей труднее, чем вся сегодняшняя прогулка.

Эйрик распахнул перед ней дверь, и они вышли наружу. Полная луна повисла над самым двориком, посеребрив лозы на колоннаде, и наполнила своим сиянием чашу фонтана. Воздух, напоенный ароматом жасмина и магнолий, еще не успел остыть, но легкие порывы ветерка, пробегающие в листве, уже веяли прохладой. Кружево теней легло на каменные плиты, негромкий певучий говор фонтана вторил голосам ночи.

— Красиво, правда? — проговорил Эйрик — тихо, словно боясь потревожить чуткую красоту. Уинетт кивнула. Она тоже была очарована этой волшебной картиной.

— Ты совсем без сил, — сказал он чуть громче. — Позволь, я провожу тебя в твои покои.

Бережно поддерживая Уинетт под руку, словно гостья могла упасть, Эйрик провел ее через двор, туда, где среди теней спряталась увитая розами лестница.

Подъем показался Уинетт более долгим, чем спуск утром, но она отнесла это на счет усталости. Дверь словно занавесили черным тюлем — это лунный свет пробивался сквозь плети роз. Эйрик повернул золотую ручку, толкнул дверь и с церемонным поклоном пропустил Уинетт вперед.

— Спи спокойно, — промолвил он, не сделав даже попытки зайти внутрь.

Пробормотав в ответ: «Спокойной ночи», Уинетт вошла и закрыла за собой дверь.

Прихожую неярко озаряли свечи. В спальне возле ее кровати появился высокий напольный канделябр. Задвинув засов, Уинетт зевнула — и тут заметила, что ставни на окнах закрыты. Искушение броситься в постель и немедленно заснуть было велико. Однако она разделась, выбрала в шкафу ночную рубашку и вошла в альков. Окончив туалет, Уинетт направилась в спальню.

Здесь ставни тоже были закрыты. Уинетт привыкла спать при свежем воздухе, поэтому она раздвинула створки, закрепила их золотыми защелками и распахнула окно. Легкий ветерок, который она ощутила еще во дворе, омыл лицо прохладой. Уинетт постояла немного, вдыхая нежный аромат цветов и леса, и уже собиралась ложиться, когда уловила примесь незнакомого запаха. Она вдохнула поглубже — и острый запах тления ударил ей в ноздри, заставив сморщиться. Такой дух мог исходить от сточной канавы, протекавшей где-то совсем недалеко. Уинетт резко выдохнула, словно пытаясь вытолкнуть застрявшее в носу зловоние — и действительно, дурной запах исчез без следа. Со следующим вдохом она ощутила лишь благоухание ночного леса. Откуда могла придти эта вонь? Опершись на подоконник, Уинетт вглядывалась во тьму. Луна по-прежнему серебрила лужайки, за ручьем темной стеной высился лес. Он как будто поглощал весь свет, падающий на него. Непроницаемая бархатная темнота сливалась на горизонте с чернильным небом, и дворец, залитый лунным сиянием, казался островком, одиноким кораблем в бескрайнем море неизвестности.

Уинетт почувствовала, как холодеет кожа. Тысячи ледяных иголочек вонзились в обнаженные руки побежали по затылку. Над темной беспредельностью леса разнесся вой. Нет, это не волки пели гимн луне. Никакой волк не мог издавать таких звуков. Тонкое, как свист, завывание разрасталось, переходя в жалобный стон. Это был голос существа, потерявшего надежду, измученного страданиями. Волна безотчетного ужаса обрушилась на Уинетт, оглушив ее. Она отчаянно сжала в руке талисман и воззвала к Госпоже. Вой стих так же внезапно, как и возник. Короткий стон — и над лесом снова повисла тишина.