Красная линия - Сола Рэйн

– Микаэла? – удивленно спросил кусок дерьма. – Да откуда я знаю, где она?

– Микки, – раздраженно исправил я ублюдка, сильнее вдавливая его морду в грязную спинку дивана. – Ей не нравится ее полное имя.

– Парни, клянусь богом, я не знаю, где Микки! – хныкающим голосом произнес он. – У меня даже нет ее нового номера. Нас уже давно ничего не связывает.

– Ну кроме ее родной сестры, которую ты ебешь под крышей их семейного дома, – напомнил ему я.

– Ради всего святого, отпусти его, Дэйв, – взмолился Эш. – Чем дольше я на него смотрю, тем сильнее хочу сломать ему что-нибудь.

У меня были те же чувства. Сломанная рука у придурка уже срослась, а никакого урока из этого он так и не вынес. Может, нужно попробовать с ребрами? Или с надколенниками, например…

– Даю тебе пятнадцать секунд на то, чтобы вынести свою задницу из этого дома, – спокойно произнес я Скотту на ухо. – Иначе ты покинешь его в мешке для трупов.

Затем я отпустил его, и придурок тут же бросился собирать с пола свою разбросанную одежду и обувь. Схватив шмотки, он поспешил к входной двери, где я перегородил ему путь.

– Тебе это не понадобится, – я вырвал из его рук куртку, кофту и ботинки, и отшвырнул их в сторону. – Ты ведь у нас уже парень закаленный.

– Ты шутишь? – его нижняя губа трусливо задрожала. – Мой дом находится в Кенвуде!

– Три секунды, – нетерпеливо произнес я.

– Беги, Форрест, беги, – усмехнулся Эш.

И ублюдок побежал. Босиком. В одних гребаных джинсах.

Надеюсь, патрульная машина не успела далеко отъехать.

Я захлопнул за ним дверь и плотоядно улыбнулся.

– Ну что, Эмбер, поболтаем?

– Да вы, блять, чокнутые! – испуганно воскликнула она, натягивая халат, который ей по-джентельменски вручил Вегас. – Что вам от меня надо? Я не знаю, где эта маленькая шлюшка! Может, сосет уже где-нибудь новый богатенький член…

Мои глаза заволокло красной пеленой ярости. Я дернулся вперед, но Эш оттолкнул меня.

– Полегче, Каллахан. Ее нельзя трогать.

– Отвали, – прорычал я, отталкивая друга.

Я схватил ближайший стул, перевернул его спинкой вперед и уселся рядом с диваном, прямо напротив сучки. Мне было больно смотреть ей в глаза, потому что тогда я видел перед собой Микки, поэтому я сосредоточил взгляд на ее тонких потрескавшихся губах.

– Как ты раздобыла фотографии?

Эш сел на мягкую ручку дивана и холодно добавил:

– Имей ввиду, Эмбер, солжешь – сядешь.

– Я не хочу в тюрьму, – она взволнованно облизала сухие губы и вздохнула. – Микки сама мне их дала.

– Я сейчас убью ее, Эш, – предупредил я друга, нервно покачиваясь на стуле. – Говори гребаную правду, иначе, клянусь богом…

– Эмбер, если ты нам не расскажешь, как все было на самом деле, то следующие лет двадцать проведешь за решеткой. Поверь, это очень дерьмовое место, милая. Там нет ни членов, ни травки.

– Нет-нет-нет, я не хочу в тюрьму… Пожалуйста, – она обняла себя руками и принялась раскачиваться взад-вперед. – Я просто… скачала эти фотки, ясно? Мы сидели с Микки в кафе, и когда она отвлеклась, я сбросила папку со снимками себе на телефон. Мне просто нужны были деньги. Вам этого не понять… Не отправляйте меня в тюрьму, пожалуйста!

Я вспомнил тот вечер, когда в последний раз видел Микки, во всех его омерзительных деталях, словно перед глазами на медленной скорости прокрутили кинопленку.

У меня потемнело в глазах.

Я сжал руку в кулак и впился в него зубами, стараясь заглушить сумасшедшую душевную боль физической. Эта боль была настолько невыносимой, что мне казалось, будто я горю заживо и вот-вот сдохну от болевого шока.

Какой же я мудак.

Я поступил с Микки так, как поступали с ней все, – я предал ее.

Заслуживаю ли я прощения?

Определенно нет.

Но я получу его, чего бы мне это не стоило.

Потому что люблю Микки больше своей сраной жизни.

– Эмбер, – как можно спокойнее заговорил я, – скажи, где может находиться Микки? Где она хотела бы жить? В каком районе Чикаго? Дружила ли с кем-нибудь, кто не живет в Саутсайде?

Пустоголовая сука равнодушно пожала плечами.

– Я даже не знаю… Мы никогда не были с ней близки.

– Дай нам что-нибудь, Эмбер, – устало вздохнул Эш. – Что угодно.

– Господи, да не знаю я о ней ничего! – воскликнула она, закрывая лицо руками. – Я верну вам деньги, которые мне заплатили за снимки, только умоляю, не заявляйте на меня.

– Оставь их себе, чудовище, – процедил я, поднимаясь со стула, и вытащил из кармана куртки визитку с номером своего агента. – Если Микки объявится здесь или как-нибудь свяжется с тобой, тут же позвони по этому номеру, поняла меня?

Она взяла в руки визитку и бодро закивала головой.

– Обещаю.

Поиски Микки продолжались уже семь гребаных дней. Ее номер по-прежнему был недоступен, и по словам телефонной компании – мобильник Микки ни разу не включался с той самой ночи, когда она покинула наш дом. Последний номер, на который она звонила, принадлежал Городской Службе Такси.

Мне удалось пообщаться с таксистом, который ее подвозил, но он не дал мне ни единой зацепки. По его словам, он просто вывез Микки из леса и подбросил до ближайшей станции метро. Во время поездки они не разговаривали, а еще этому ублюдку показалось, что девушка плачет, но он не придал этому значения. Малодушный кусок собачьего дерьма.

После разговора с таксистом я остался ни с чем.

Профили Микки в социальных сетях были закрыты. Ее подружка Ванесса, с которой Микки однажды приходила на игру, давно о ней ничего не слышала, а других друзей у нее, похоже, не было.

Я прекрасно понимал, что Микки вообще ничего не держало в Чикаго, и у нее было достаточно денег, чтобы свалить в какой-нибудь другой город и начать там новую жизнь, но чувствовал, что она где-то здесь… Рядом. Поэтому продолжал рыть носом землю, как поисковая собака, прочесывая один за другим районы Чикаго.

Топливом мне служил снимок в телефоне, который я случайно сделал, когда застал Микки спящей в моей кровати. Каждый раз, когда я испытывал проклятое чувство отчаяния, я пялился на эту фотографию, как одержимый мудак, до тех пор пока не ощущал новый прилив сил.

За эту неделю у нас прошло две игры – выездная и домашняя, обе принесли Орланам победу, но я не чувствовал ее вкуса. Я вообще ни хрена не чувствовал: ни вкуса еды, ни веса тяжестей во время силовых тренировок, ни эйфории от нового личного рекорда, установленного во время игры с ньюйоркцами. Моя жизнь превратилась в унылое черно-белое кино. Все краски Микки унесла с собой.