Библиотекарь, или Как украсть президентское кресло - Ларри Бейнхарт

— Беги, беги, — донесло до меня эхо.

Хаджопян лежал на мате. Телевизоры трещали и мешали друг другу. Бессмысленно говорить, что проведённые операции — это провокация, что всё это лишь хитрость, имеющая вполне определённую цель — повлиять на результат выборов. Если, конечно, не найдётся настоящая записка от Скотта Арбасто, губернатору Флориды, в которой будет сказано именно это и именно в такой форме. СМИ расценили бы эту записку, как в своё время они расценили заявление Хилари Клинтон о «широкомасштабном заговоре правых» (Хилари придумала «заговор», когда ее мужа Билла обвинили в афере с Моникой). Это было правдой, но все решили, что Хилари просто помешалась и начала хныкать.

Хаджопян лежал, телевизоры жужжали, как цикады в летнюю ночь. Он просто лежал, вслушивался в себя, а видеоволны проходили сквозь него и меняли его. Где-то в глубинах подсознания он вдруг увидел картинку: он вдруг увидел, как Шаптон, Джексон, Джесс Мл., все чернокожие лидеры, все священники проповедников собираются во Флориде. Такого не было со времён Мартина Лютера Кинга и событий в Алабаме. И надо, чтобы они все вместе сказали, что не допустят неравенства в отношении темнокожего населения, что они не позволят властям чинить произвол, не позволят им разделить белокожих, чернокожих и мулатов, не позволят им разделить людей на христиан, евреев и мусульман. Надо, чтобы они все вместе постарались заверить людей, что всё будет хорошо. Надо, чтобы они проследили, дабы полиция не применила насилие, надо сделать так, чтобы они снимали всё происходящее на камеру, и если полиция отважится творить произвол, мир об этом узнал. Мир сегодня — это новости. Надо позвать несколько раввинов и католических священников.

Он поднимет движение. Короткое, всего лишь трёхдневное, с субботы по вторник, но настоящее. И Хаджопян вскочил на ноги, бодрый и полный сил.

Он выключил все телевизоры и улыбнулся тишине. Потом сел за стол, включил ноутбук и начал составлять список.

К одиннадцати список был готов. Весь следующий день он просидел на телефоне. Идея сработала. Чернокожие лидеры расценили действия властей как провокацию и только и думали, что бы сделать в ответ.

А в воскресенье вечером в 9:47 в дверь постучали. Один из помощников принёс Хаджопяну «Нью-Йорк Таймс».

Источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что их отдел, занимающий проблемами национальной безопасности (что именно за отдел — тоже было не указано) располагает сведениями, что если следующим президентом Америки станет Энн Линн Мёрфи, террористы планируют осуществить на территории Соединённых Штатов ряд терактов. Террористы (какие именно, в статье было не указано) уверены, что страна, которой правит женщина, будет слабой и не сможет защитить себя.

«Чтобы напугать избирателей, администрация Скотта организовала утечку ложной информации из Министерства внутренней безопасности» — вполне подходящее название для статьи.

Однако название было другое. Прямо на первой странице стояло: «Террористы атакуют США, если президентом станет женщина».

У Ниоб был пистолет. Небольшой, аккуратненький, миленький маленький пистолетик. Не какая-то фаллическая пушка Грязного Гарри, он напоминал саму Ниоб: он был изящным, но мускулистым, в нём не было ничего лишнего, и в нём чувствовалась сила.

Пистолет был направлен на меня.

— Ну, убей меня, убей, и покончим с этим, Убей. Дрянь, — наверное, мне не стоило называть её «дрянью», но я чертовски устал от всего происходящего. И я пошёл прямо к ней, прямо на пистолет, пока тот не упёрся мне в живот.

В запертую дверь барабанили, что-то громко крича при этом.

Она в первой раз казалась смущённой и не знающей, что делать. Я отвёл её руку, она не сопротивлялась. Я забрал пистолет. Мне показалось, что она смотрит на меня, словно бы пытаясь принять какое-то решение. И тогда решение принял я. Я направил пистолет на неё.

— Вылезай в окно. Быстро вылезай в окно.

И она вылезла, чем немало меня удивила. Она подняла раму, встала на подоконник и кошкой выскользнула наружу. Я полез следом, я был куда как более неуклюжим, прежде чем встать на подоконник, я забрался на него коленями, и только потом вылез на пожарную лестницу.

Ниоб была уже на полпути вниз. Она двигалась быстро и молчала. Будто всю жизнь только и занималась тем, что лазила по пожарным лестницам!

Когда я спустился на уровень второго этажа, она уже спрыгивала на землю. Ниоб повисла на лестнице и та заскрипела. «Вперёд, вперёд!» — крикнул я, и Ниоб грациозно спрыгнула на землю. Металлическая лестница снова заскрипела. Сверху послышался шум и в проёме окна я увидел несколько голов и пушек. Кто-то попытался вылезти следом и мешал всем остальным: они не могли выстрелить. Это дало нам несколько секунд форы. Ниоб отошла чуть влево, я спрыгнул и подошёл к ней. Интересно, те наверху подумают, что я похищаю её или что мы бежим вместе? А ведь и самом деле как: «я похищаю её» или «мы бежим вместе»? Мы оказались в узком и тёмном переулке, впереди сияли огни большой улицы. Что делать, когда мы выбежим на улицу? Я уже слышал сирены — машины съезжались со всех сторон.

Муж Энн, Майкл — телепродюсер из Айдахо, человек, первый заметивший её талант и начавший снимать её — не знал, что и делать.

Он чувствовал, что информация о том, что террористы совершат ряд терактов, если Энн станет президентом, просочилась, чтобы изменить расстановку сил в пользу Скотта. И люди Скотта всё прекрасно рассчитали, они нанесли удар в спину, воспользовавшись «Нью-Йорк Таймс».

За время предвыборной кампании взгляды Майкла стали резче. Что странно, потому что, как правило, такие кампании обычно тяготеют к нейтральности. Кандидату совершенно не обязательно кардинально менять свою точку зрения по тому или иному вопросу, он всего лишь постоянно чуть-чуть корректирует её, чтобы получить наибольшее число голосов: привлечь новых сторонников, но и не потерять при этом старых. Это непросто, трудно продолжать разделять свои прежние воззрения. Энн так ловко маневрировала, умудрившись не изменить своей сути, что Майкл был просто восхищён.

Он работал телепродюсером уже много лет, но до сих пор каким-то чудом умудрился не растерять своей наивности. Он был знаком с сотнями журналистов лично, и каждый из этих журналистов считал себя хорошим человеком: честным, справедливым, беспристрастным и верным Идеалу. В меру верным, кончено же, он же не слепой фанатик, он верен Идеалу и при этом вовсе не отрывается от реальности.

Сейчас ему показалось, что все они разочарованы, в том числе и он сам, а он-то как раз и был слепым фанатиком. Ему показалось, что они сами себя разочаровали. И впрямь, ложь крупнейшего издательства, чтобы выжить, прямо пропорциональна журналистскому разочарованию в самих себе.

Консерваторы так много лет позиционировали «Нью-Йорк Таймс» как либеральный рупор, что теперь никто в этом и не сомневался, ни демократы, ни сами журналисты «Таймс». На самом же деле «Таймс» была газетой правящих кругов. Она освещала те новости и освещала их так, как было выгодно правящим кругам: страна едина, стране ничто не угрожает, в стране правит закон. Так что, как правило, «Таймс» поддерживала бизнес и торговлю, поддерживала идею создания Американской империи, поддерживала правительство и президента, если, конечно, не случалось ничего из ряда вон выходящего, чего-нибудь, представляющего прямую угрозу единству страны, её безопасности или закону. Тогда «Таймс» обрушивалась на нарушителей спокойствия со всей мощью. Так во имя сохранения единства, национальной безопасности и власти закона она обрушилась на Вьетнамскую войну, на Никсона, на махинации Enron.