Время прощаться - Джоди Пиколт

Вернувшись в лагерь, я взяла себя в руки. Поговорила с Грантом и попросила трехнедельный отпуск. Потом оставила Томасу голосовое сообщение, решив воспользоваться его приглашением посетить заповедник в Новой Англии. Томас перезвонил меньше чем через двадцать минут. У него возникла тысяча вопросов. Я не против того, чтобы ночевать в заповеднике? Надолго ли я приезжаю? Может быть, встретить меня в аэропорту Логан? Я ответила на все его вопросы, опустив одну важную подробность. А именно — что я беременна.

Права ли я, что скрыла от него свою беременность? Нет. Спишите это на то, что каждый день я погружалась с головой в общество, где царил матриархат, или на трусость: я просто хотела пристальнее, внимательнее присмотреться к Томасу, прежде чем позволить ему предъявить права на этого ребенка. В то время я еще не знала, буду ли его оставлять. А если и оставлю, явно буду воспитывать в Африке, сама. Я просто не считала, что одна-единственная ночь под баобабом давала Томасу право голоса.

В Бостоне я вышла из самолета, взъерошенная и уставшая, встала в очередь на паспортный контроль, забрала багаж. Наконец двери в аэропорту выплюнули меня в зал прилета, и я тут же увидела Томаса. Он стоял у перил, зажатый с двух сторон шоферами в черных костюмах, и держал вверх тормашками выкорчеванное с корнем растение, похожее на метлу.

Я обогнула заграждение.

— Ты всем девушкам, которых встречаешь в аэропорту, даришь мертвые цветы? — спросила я.

Он тряхнул растением, комочки грязи упали на пол и мне на кроссовки.

— Растения, более похожего на баобаб, я найти не смог, — сказал Томас. — Цветочники оказались бессильны, мне пришлось импровизировать.

Я пыталась не позволять себе думать, что это знак, что он тоже надеется продолжить наши отношения, что между нами не простой флирт. Несмотря на пузырьки надежды, которые бурлили внутри меня, я была настроена притвориться, что ничего не понимаю.

— А почему ты хотел подарить мне баобаб?

— Потому что слон бы в машину не влез, — ответил Томас и улыбнулся.

Врачи сказали бы вам, что с точки зрения медицины это невозможно, слишком рано. Но в это мгновение я почувствовала, как внутри у меня затрепетала бабочка, наша малышка, как будто возникшего между нами электричества было довольно, чтобы пробудить ее к жизни.

Мы долго ехали до Нью-Гемпшира, обсуждали мое исследование: как стадо Ммаабо переживало ее смерть; как разрывалось сердце, когда я видела Каджисо, скорбящую о своем детеныше. Томас с величайшим воодушевлением сообщил мне, что я успела как раз к приезду в заповедник седьмого слона — африканской слонихи по кличке Мора.

О том, что произошло под баобабом, мы даже не вспоминали.

Я не рассказала, что временами ловила себя на том, как мне не хватает Томаса, например когда я видела, как два молодых самца гоняли круглый кусок фекалий, словно заправские звезды футбола, и мне хотелось рассказать об этом тому, кто мог бы оценить такое по достоинству. Как я иногда просыпалась от того, что чувствовала его прикосновения, как будто пальцы оставили шрамы.

На самом деле за исключением растения, которое Томас приволок в зал прилета, он ни словом не упомянул о том, что нас связывает больше, чем просто рабочие отношения. Я даже стала сомневаться, не приснилась ли мне та ночь между нами, не явился ли этот ребенок плодом моего воображения.

Когда мы приехали в заповедник, уже наступили сумерки. У меня слипались глаза. Я сидела в машине, пока Томас открывал автоматические ворота, а потом еще одни, внутренние.

— Слоны очень хорошо умеют демонстрировать свою силу. В половине случаев, когда мы ставим забор, слоны сносят его только затем, чтобы показать нам, что могут это сделать. — Он посмотрел на меня. — Когда мы только открылись, было множество звонков… соседи уверяли, что видели на заднем дворе слона.

— И что происходит, когда слоны выходят?

— Мы загоняем их назад, — ответил Томас. — Вся суть их пребывания здесь заключается в том, что слонов никто не будет бить и наказывать за то, что они убежали, как сделали бы в цирке или зоопарке. Слоны — как дети. Если шалости ребенка раздражают вас, но это не означает, что вы его не любите.

При словах о детях я скрещиваю руки на животе.

— А ты когда-нибудь думал об этом? — спрашиваю я. — О том, чтобы завести семью?

— У меня уже есть семья, — ответил Томас. — Невви, Гидеон и Грейс. Завтра я тебя с ними познакомлю.

Казалось, грудь мне проткнули копьем. Почему было не спросить Томаса, женат он или нет? Как я могла совершить такую глупость?

— Без них я бы не справился, — продолжал он, явно не замечая, что у сидящей на пассажирском сиденье гостьи рухнули все надежды. — Невви двадцать лет проработала дрессировщицей слонов в цирке где-то на юге. Гидеон был ее учеником. Он женат на Грейс.

Постепенно я начинала складывать пазл этих загадочных отношений. Похоже, никто из упомянутых не являлся ни его женой, ни отпрыском.

— А дети у тебя есть?

— Слава богу, нет, — ответил Томас. — Мои выплаты по страховке и так достигли заоблачных высот. Не могу представить, что повешу себе на шею еще и ребенка, который будет повсюду бегать.

Конечно, он правильно рассудил. Смешно воспитывать ребенка в заказнике, такое же безумие воспитывать его на территории заповедника. Уже по определению слоны, которых забирал сюда Томас, были проблемными животными — они либо убили дрессировщиков, либо вели себя настолько агрессивно, что зоопарк или цирк был вынужден от них избавиться. Но из ответа Томаса я почувствовала, что он провалил экзамен, о сдаче которого даже не подозревал.

Было слишком поздно, в заповеднике ничего не разглядишь, но когда мы ехали вдоль высокого забора, я опустила стекло, чтобы вдохнуть знакомый слоновий запах — земли и сочной травы.

Вдалеке послышался низкий гул, похожий на раскаты грома.

— Это Сира, — сказал Томас. — Она у нас всегда гостей встречает.

Он остановился у домика и вытащил из машины мой багаж. У него было крошечное жилище — гостиная, кухонька, спальня, кабинетик размером с чулан. Никакой комнаты для гостей не наблюдалось, но и в свою спальню мой видавший вид чемодан Томас относить не стал. Он нерешительно потоптался посреди комнаты, поправил на носу очки.

— Дом, родной дом… — сказал он.

Неожиданно я подумала: а что я здесь делаю? Мы с Томасом Меткафом едва знакомы. Может быть, он психопат? Может, серийный убийца?

Он мог быть кем угодно, но еще он был отцом моего ребенка.

— Что ж, — чувствуя себя неуютно, протянула я, — день был длинным. Ничего, если я приму душ?

К моему изумлению, в ванной у Томаса царила патологическая чистота. Зубная щетка лежала в ящике параллельно с тюбиком зубной пасты. Зеркало без единого пятнышка. Лекарства в пузырьках стояли в аптечке в алфавитном порядке. Я пустила воду и на время, пока маленькое помещение заполнялось паром, застыла перед зеркалом, сама себе напоминая призрак и пытаясь разглядеть свое будущее. Я стояла под струями горячей воды, пока кожа не покраснела, и придумывала, как побыстрее отсюда уехать, потому что мой приезд оказался ошибкой. Не знаю, о чем я думала?! Что Томас умирает от любви, находясь в пятнадцати тысячах километров от меня? Что он тайно желает, чтобы я, пролетев полмира, продолжила отношения с той точки, в которой мы остановились? Из-за гуляющего по организму хорионического гонадотропина я явно начала бредить.