Да будет праздник - Никколо Амманити

В этих схватках он видел демонстрацию безжалостности дикой природы. Безжалостности, которая правит и человеческим миром.

Однако теперь, наблюдая вживую, с каких-то двух метров, подобную сцену, он не находил ее столь возбуждающей. Он перевел взгляд на бурлящую воду, чтобы видеть происходящее лишь краем глаза, но трюк не сработал. Он не мог отвести взгляд. А начав смотреть, было трудно остановиться.

Изуродованное тело Пьеро Бальоне Монтуори качалось на воде, за него дрались между собой три огромных крокодила. Ряды острых зубов отрывали куски подкожного жира от туловища знаменитого миланского галерейщика, прославившегося тем, что он открыл миру ямайского скульптора Эндрю Дога. Когда им не удавалось оторвать кусок, рептилии начинали остервенело извиваться, поднимая фонтаны кровавых брызг. Голова несчастного с глухим звуком кокосового ореха билась о стенки судна.

Предводитель Зверей Абаддона, скрипя шинами, затормозил перед электростанцией.

Зомби по дороге он не встретил, зато то и дело попадались блуждающие горстки приглашенных. Завидев машину, они начинали кричать и махать руками. Некоторые из них даже пытались встать у него на пути. Но Мантос даже не сбавлял скорость, несмотря на проклятия, которые сыпались ему вслед. Все шло именно так, как он предсказывал. Как только наступила темнота, жалкие создания света впали в панику, и вилла превратилась в парк ужасов. Он же сын Тьмы, и мрак только придал ему решительности и ярости. С Дюрандалем в руке он слез с машины, включил фонарик и огляделся.

Куда запропастился Зомби?

“Должно быть, он решил срезать полем и лесом, наплевав на диких зверей”.

Он сам Зверь Абаддона, ему ли кого-то бояться.

Перед тем как уйти, Мантос на всякий случай решил заглянуть на станцию.

По приближении к кабине он заметил странный запах.

“Пахнет, как жареным мясом”.

Калитка была настежь распахнута. На земле валялась цепь с замком и сломанные ножницы для птицы.

Мантос улыбнулся и направил луч фонарика на кабину. Стена вокруг дверного проема и сама деревянная дверь почернели, словно после пожара. Этот безумец Зомби устроил здесь поджог.

Предводитель Зверей Абаддона направил фонарь на землю:

– Отлично сработано, мой герой. – Пучок света лег на пол и осветил что-то черное посреди кабины. Мантос подошел на пару шагов, чтобы получше разглядеть, что это такое.

“Обгорелый кусок покрышки? Нет… Ботинок”.

Он сделал еще один шаг. Да, это был именно ботинок. Обугленный ботинок. На подошве можно было различить расплавленные шипы.

Мантос сглотнул несколько раз подряд. Затаив дыхание, он еще шагнул вперед, не решаясь направить фонарь дальше. Наконец он поднял его.

Из ботинка торчала нога, а за ней – обугленные останки человеческого тела. Одежда, очевидно, сгорела полностью, и черная высохшая кожа прилипла к костям как деготь. От туловища оставалась лишь бесформенная масса, из которой ощерилась ребрами грудная клетка. Руки были подняты, пальцы на руках скрутило жаром. Огонь буквально сожрал голову. От нее оставалась только лишенная лица черная сфера с рядом торчащих из нее длинных белых зубов.

В таком виде его не узнала бы родная мать. Но Мантос знал, кто перед ним. Форма лба, рост, ботинки, зубы.

“Господи Иисусе…”

Зомби сгорел как спичка.

Дюрандаль выпал у Мантоса из рук. В животе засосало. Он закрыл рот ладонью и усилием воли сдержал позыв к рвоте. Ноги подкосились, и он, обмякнув, опустился на пол у двери, не в силах поверить в увиденное.

“Он сгорел, пытаясь вырубить ток”.

Саверио протянул к нему руку:

– Зомби, что с тобой сталось… Как… Друг мой. – Ярость переполняла его, он обхватил голову руками, скривив рот в немом вопле.

Почему? Почему так? Не так все должно было быть. Они должны были покончить с собой вместе, плечо к плечу, принеся певицу в жертву Сатане. Таков был уговор.

“Почему ты нарушил уговор?”

Боль накрыла Мантоса, обрушившись на него с силой штормового вала. Его ослепила безжалостным светом истина.

“Он умер по моей вине. Что я натворил?”

“Если бы не ты… – Ему почудилось, что обугленный манекен поднимается с земли и тычет в него искореженным пальцем. – Если бы не ты… Я бы сейчас был в Ориоло-Романо. С матерью. С Мердером и Сильвиеттой. И всей жизнью впереди. Кем ты себя вообразил, что обрек меня на такую смерть?”

Мантос, свернувшийся клубком у двери, поглядел на себя. На черную тунику, которую сшил из старого списанного занавеса кинотеатра “Фламинго”. На Дюрандаль, купленный на eBay. Что за нелепый пафос.

– Что же я делаю? – прошептал он, надеясь, что обугленный манекен ответит ему.

Комок боли разорвался гранатой в горле. Он часто заморгал глазами, слезы затуманили взгляд. Жалкий игрушечный театр, в котором Саверио Монета, работник фабрики “Тирольские судовые плотники”, вообразил себя злым и коварным, как Чарльз Мэнсон, рухнул у него на глазах. Сатана, великий Мантос, Звери Абаддона, убийство Лариты – все это был бред, выдуманный жалким человечишкой с большими претензиями, отправившим на тот свет парня в состоянии тяжелой депрессии.

На четвереньках, рыдая как дитя, он подполз к останкам ученика.

– Прости меня, Эдо… – Саверио взял его за руку, которая просыпалась пеплом между пальцами. – Что мне делать? Скажите, что мне делать.

Но никто не мог ему этого сказать. Он был один. Один-одинешенек в своем горе. Зомби нет в живых. Серена и старый хрыч мечтают о его смерти. Мердера и Сильвиетту он потерял.

Он сел и отер лицо, продолжая шмыгать носом.

Он должен забрать останки Зомби и похоронить их. Или бросить их в воды озера Браччано.

Саверио вытер слезы.

– Я тебя здесь не брошу… Не бойся. Я отвезу тебя домой. В Ориоло. Пока покончить с этими глупостями.

Он поднялся и посветил фонариком вокруг. Необходимо было найти большую коробку. Идеально бы подошла синяя сумка из ИКЕА.

Саверио заметил, что на панели прикреплен сложенный вчетверо листок. Он подошел поближе и увидел, что на нем написано: “Для Сильвиетты”. Он снял записку и собирался ее развернуть, когда у него за спиной кто-то весело воскликнул:

– Народ! Чуете, какой вкусный запашок! Жареное мясо! Ура! Мы нашли его! Какой, однако, облом этот праздничек. Кьятти нищеброд, даже за свет не заплатил.

Полуночная паста

Фабрицио отвел Лариту в сторону и сказал ей вполголоса:

– Сейчас мы с тобой спокойно развернемся и уйдем из этого места. Вернее, убежим. У меня дурное предчувствие.

– А эта несчастная? – Певица кивнула в сторону Мары Бальоне Монтуори, продолжавшей распутывать волосы вилкой. – Как с ней быть?